Шапиро Историография (1982)
Глава 3. Французская историография
Во второй половине XIX в. в экономическом и социальном положении Франции произошли глубокие изменения. Завершилась промышленная революция; на рубеже XIX—XX вв. французский капитализм вступил в империалистическую стадию, хотя мелкое и среднее производство и связанные с ним средние слои все еще сохраняли существенные позиции в городе и деревне; в социальной структуре страны возрастал удельный вес пролетариата, крепло рабочее и социалистическое движение.
Бурными событиями была насыщена политическая история Франции: бонапартистский переворот и цезаристский режим Второй империи, буржуазно-демократическая революция 4 сентября 1870 г. и первый опыт диктатуры пролетариата — Парижская коммуна і 871 г., установление республиканского строя и длительная борьба за его упрочение и демократизацию.
Все эти обстоятельства социально-экономического и политического порядка определяли важные сдвиги, происходившие во французской общественной мысли и общественных науках, в том числе в историографии. На их развитии не могли не сказаться и перемены, которые совершались в естественных науках и вели к созданию новой естественнонаучной картины мира и его эволюции.
Приспосабливаясь к менявшимся условиям, буржуазная историческая наука вырабатывала новые методологические принципы и концепции. Ведущей тенденцией было утверждение в ней позитивизма, который пришел на смену романтизму и либеральной «философской» истории первой половины века. При этом становившийся все более определенным страх перед рабочим классом и социализмом, характерный для политических настроений буржуазии, побуждал ее историков к отказу от некоторых прогрессивных завоеваний буржуазной исторической мысли, достигнутых в пору борьбы с дворянством и феодальной реакцией, прежде всего к отказу от теории классовой борьбы.
Принципиально новой чертой в развитии французской общественной мысли и историографии в этот период было возникновение в ней марксистского направления, связанного с деятельностью созданной в 1879 г. Рабочей партии, ее основателей и вождей Ж. Геда и П. Лафарга.
Необходимо, однако, иметь в виду, что в истории Франции второй половины XIX в. отчетливо различимы два этапа: 50—60-е и 70—90-е годы. Для каждого из них характерны специфические черты в социально-экономическом и политическом развитии, а также в состоянии общественной мысли к исторической науки. В главных чертах завершилась промышленная революция, открывая дорогу социально-экономическим сдвигам последней трети века, все более четко выступали связанные с этим социальные антагонизмы. Наметилась тяга рабочего класса к политической самостоятельности, в рабочее движение стали проникать идеи «коллективизма». Вместе с тем господство в стране бонапартистского режима сохраняло почву для широкого общедемократического оппозиционного движения, которое все более кристаллизовалось вокруг республиканских требований, подготовляя последующее торжество буржуазной республики.
Своеобразными переходными чертами отмечено и развитие в этот период французской исторической науки. В немалой мере оно шло еще в русле заложенных в первой половине века традиций. С другой стороны, в процессе его возникли новые явления, предвещавшие, в частности, грядущее торжество позитивизма в буржуазной историографии.
В целом политическая реакция и засилье католической церкви во время Второй империи затормозили во Франции развитие исторической науки и образования. Официальная апологетическая историография, занятая прославлением Бонапартов, очень обширная, была в научном отношении бесплодна. В ее актив можно отнести лишь публикации документов, относящихся к Первой империи, в особенности 32-томное издание сочинений и переписки Наполеона I.
В середине XIX в. окончательно исчерпала себя либеральная историческая школа, сложившаяся в годы Реставрации. Опрокинув конституционную монархию и обнаружив глубочайший антагонизм между буржуазией и пролетариатом, революция 1848 г. нанесла жестокий удар исторической концепции Тьерри. «Теперь я ее (историю Франции.—А. А.) больше не понимаю, — заявил Тьерри, — настоящее ниспровергло мои представления о прошлом и будущем». Тьерри больше ничего не писал, его талант угас. Ф. Гизо сумел глубже понять смысл событий 1848 г. и их отличие от событий 1789 г.: «Демократический элемент разделился, — отмечал он в 1849 г., — против среднего класса выступил рабочий класс, против буржуазии — народ»2. Это была оценка с позиций теории борьбы классов. Но эта борьба повернулась теперь против буржуазного порядка, защитником которого являлся Гизо. Неудивительно, что один из отцов теории классовой борьбы во француз- ] ской историографии отказался от собственного детища и пересмотрел свою концепцию о выдающейся исторической роли буржуазных революций: «Революционный дух равно гибелен как для тех, кого он низвергает, так и для тех, кого поднимает на высо-ту»3. С этих позиций были написаны в 50-е годы работы Гизо об Английской революции, в которых он прославлял государственный переворот 1688 г., установивший без насильственного вмешательства народа конституционную монархию.
Значительно более сложным явлением был изданный в 1856 г. главный труд А. Токвиля «Старый порядок и революция». Эта небольшая книга, которая с тех пор многократно издавалась, была важной вехой во французской буржуазной историографии XIX в. Миросозерцание Токвиля было проникнуто антиреволюционностью, усиленной опытом революции 1848 г. «Я думаю, что нет во Франции человека, — писал он о себе, — испытывающего более глубокую ненависть к тому, что называют революционным духом» 4. В то же время Токвиль понимал неизбежность осуществленных Французской революцией общественных преобразований. Под этим углом зрения он задумал пересмотреть утвердившуюся во французской буржуазной историографии концепцию революции конца XVIII в.
Подобно своим предшественникам, он считал ее революцией антифеодальной, антидворянской, разрушившей «все то, что в старом обществе произошло из учреждений аристократических и феодальных». Но Токвиль отвергал мысль об исторической необходимости именно революционного метода ликвидации феодального порядка. Задолго до революции, утверждал он, во Франции уже складывались основные элементы современного общества: крестьянская собственность, дробление земель, административная централизация, уравнение граждан в правах. Революция лишь «закончила сразу судорожным и болезненным движением, без переходов, без предосторожностей... все то, что закончилось бы мало-помалу, само по себе и в течение долгого времени».
Неудивительно, что Токвиль стал своеобразным «апостолом» для тех буржуазных историков, которые стремились и стремятся в наши дни приуменьшить роль Французской революции или вовсе отрицать ее историческую плодотворность.
Однако содержание книги Токвиля выходит за рамки навязанной его консервативным политическим мышлением исторической схемы. Он первым приступил к изучению социального строя и общественных учреждений Франции конца «старого порядка» на основе архивных документов. Это позволило ему сделать ряд верных наблюдений и поставить проблемы, которые дали толчок дальнейшим конкретным исследованиям. В частности, он одним из первых обратился к крестьянскому вопросу перед революцией. Неверно было утверждение Токвиля, что в XVIII в. крестьянин уже был земельным собственником. Но его наблюдения о большом распространении мелкого крестьянского землевладения (в форме цензивы), о широте владельческих прав цензитариев были подтверждены исследованиями И. В. Лучицкого, Ж- Лефев-ра, С. Д. Сказкина.
Сам метод, примененный Токвилем к исследованию французского общества «старого порядка», в определенной мере предвосхищал приемы позднейшей позитивистской историографии7. Характерно заявление Токвиля, что к изучению «старого порядка» он хотел подойти, «как те врачи, которые в каждом погибшем органе стараются открыть законы жизни»8. Его книга была не рассказом о событиях, а своеобразной попыткой историко-социо-логического анализа положения и взаимоотношений различных классов, их места в государственно-политической системе «старого порядка».
Нарастание буржуазной оппозиции в конце Второй империи вызвало появление ряда работ либеральных деятелей и публицистов, посвященных революции 1848 г. Наиболее заметными среди них были книги Э. Тено о государственном перевороте 1851 г. («Провинция в декабре 1851 г.», 1865; «Париж в декабре 1851 г.», 1868), отличавшиеся антибонапартистской направленностью, а также работа умеренного республиканца Л. А. Гарнье-Пажеса «История революции 1848 г.» (1861 —1872).
В 50-х, а особенно в 60-х годах началось проникновение во французскую историографию позитивистских идей. Основателем позитивизма и создателем позитивистской социологии, получившей широкое распространение в буржуазной историографии многих стран, был французский философ Огюст Конт (1798— 1857). Его главный труд «Курс позитивной философии» появился еще в 1832—1842 гг., но приобрел широкую известность лишь в
середине века. В 1817—1824 гг. Конт был секретарем и учеником великого социалиста-утописта Сен-Симона. Буржуазные идейные позиции Конта вызвали его резкий разрыв с учителем. Конт, однако, усвоил некоторые его идеи. «Позитивное» в контизMe — сама попытка подойти к изучению общества как к научной проблеме...— заслуга не Конта, а Сен-Симона»9. Основная мысль Конта состояла в том, что на смену спекулятивному, умозрительному подходу к объяснению общественной жизни необходимо создать «позитивную» науку об обществе как едином социальном организме, основанную, подобно наукам естественным, на точных наблюдениях и фактах. Считая, что этот принцип должен быть применен и к истории, Конт выступал против мелочного факто-описательства и примитивно-идеалистического объяснения истории побуждениями отдельных выдающихся личностей. Реалистические элементы в его воззрениях, протест против откровенного идеализма открывали определенные перспективы для развития конкретных исследований.
Но система Конта, вопреки честолюбивым замыслам ее создателя, не могла стать теоретической основой науки, способной к адекватному целостному познанию истории общества. Отвергая «метафизические», т. е. не основанные на непосредственном опыте теории, Конт претендовал на то. чтобы подняться «выше» материализма и идеализма. В духе агностицизма он полагал, что наука не может дать ответа на вопрос о причинах и сущности общественного развития, что познание наукой его законов не выходит за пределы обнаружения функциональной зависимости между явлениями. Поэтому, согласно Конту, «позитивная» общественная наука не имеет нужды в какой-либо философии. Такая позиция вела в конечном счете к сужению задач исторической науки, сводила их к установлению фактов и внешнему описанию изучаемых явлений. Поскольку Конт пытался все же объяснить истоки общественного развития и создать свою философию истории, он склонялся к субъективному идеализму — история человечества выступает у него как отражение последовательной смены трех форм коллективного сознания («закон трех стадий»): теологического, метафизического, позитивного или «научного». Последней соответствует капиталистическое общество. Оно является для Конта окончательным результатом социальной эзолюции, завершающим прогресс человечества. Общественное развитие Конт в отличие от Гегеля и Сен-Симона понимал не диалектически, а эволюционно. Он нападал на революционные учения, был решительным противником социализма.
Видную роль в распространении позитивистских идей играл Ипполит Тэн (1828—1893), бывший в годы Второй империи умеренным либералом. Его труды тех лет посвящены философии, истории искусства и литературы, среди них главный — «История английской литературы» (1863—1864). Тэн отстаивал мысль о возможности применения «естественнонаучного метода» к изучению истории. Он утверждал, что история — наука, подобная физиологии и зоологии, что в ней есть некоторые «определенные отношения», которые, как в зоологии или ботанике, могут быть названы законами и познаны наукой. Исходя из этого Тэн создал свой «психологический метод» изучения общества, в котором исходный идеализм переплетался с вульгарно-материалистическими тенденциями. Решающее значение в жизни общества он придавал психологии составляющих его людей. Характерно, что саму науку историю Тэн определял как «психологическую анатомию». Формирование общественной психологии он объяснял совокупным воздействием трех факторов: «расы» (естественные национальные особенности), «среды» (прежде всего климатическе и географические условия, а также социальные и политические обстоятельства), конкретного исторического «момента» (взаимодействие «расы» и «среды» с исторической традицией).
В 60-е годы появились уже первые конкретные исследования историков-позитивистов, посвященные древней истории (труды Ренана, работы Фюстель де Куланжа). В изучении новой истории позитивистское течение возобладало позднее, в 70—80-е годы.
Крупнейшим его представителем был Жюль Мишле, продолжавший романтическую традицию в историографии. В эти годы он завершил свою «Историю Французской революции» (1853) и трудился над многотомной «Историей Франции», которую успел довести до 1815 г. Мишле оставался верен демократическим и антиклерикальным убеждениям. Но он сохранил и свою негативную историческую оценку якобинцев и Робеспьера.
«Робеспьеристскую» концепцию революции продолжал разрабатывать Луи Блан, завершивший в эмиграции свою «Историю Французской революции» (12 тт., 1862). Луи Блан защищал Робеспьера от необоснованных обвинений буржуазных историков. Но он выступал и как мелкобуржуазный панегирист Робеспьера, возводя в достойные подражания образцы умеренность его социальной программы, приверженность к «законности» и «порядку», «твердость» в борьбе против крайне революционных течений («бешеных», эбертистов).
В 60-е годы убежденным «робеспьеристом» в историографии выступил вслед за Луи Бланом Эрнест Амель. Его «История Робеспьера» (3 тт., 1865—1867) была прославлением Робеспьера с позиций мелкобуржуазного демократизма середины XIX в. Вместе с тем это было первое специальное исследование о Робеспьере, основанное на большом материале неопубликованных и впервые введенных в научный оборот источников. Аналогичное значение для воссоздания исторического облика Марата имел труд публициста и историка Альфреда Бужара (1815—1882) «Ж.-П. Марат, Друг Народа» (1865) —первое основательно документированное исследование взглядов и деятельности Марата, направленное против враждебных легенд и прямой клеветы буржуазной историографии.
В 60-е годы в условиях оживления рабочего движения в исторической литературе и публицистике отчетливо обозначилось социалистическое направление. Отражая общий уровень французской социалистической мысли, его представители (Тридон, Аве-нель, Верморель) были далеки от научного понимания истории. Но тем не менее они внесли свежую струю в освещение революционного прошлого Франции. В частности, своеобразную трактовку якобинской диктатуры и якобинизма выдвинули историки революционно-бланкистского течения. Они подвергли резкой и не всегда обоснованной критике слева Робеспьера и робеспьеристов, противопоставив им в качестве революционного идеала эбертис-тов и Парижскую коммуну 1793—1794 гг. Верно подметив социальный и политический радикализм деятелей Коммуны и их расхождение на этой почве с якобинским революционным правительством, они одновременно идеализировали их на свой лад, подобно тому, как историки-«робеспьеристы» идеализировали Робеспьера и его сторонников.
Гюстав Тридон (1841 —1871), ученик Бланки, журналист, член Парижской коммуны 1871 г., был автором ряда работ о Французской революции. Особенно широкий отклик вызвала его книга «Парижская коммуна в 1793 г. Эбертисты» (1864). Тридон видел в эбертистах «сердце революции», самое революционное крыло демократии, в Коммуне II года Республики — «вечную славу плебса». Он сурово осуждал Робеспьера за расправу с «крайними» якобинцами и Коммуной. Исторической реабилитацией эбертистов была и известная работа публициста Жоржа Авенеля (1828—1876) «Анахарсис Клоотс, оратор человеческого рода» (1865). Содержавшийся в ней свежий архивный материал по истории высшего этапа революции привлек сочувственное внимание Маркса и Энгельса 10.
Заметным явлением в исторической публицистике конца 60-х годов были работы журналиста и историка Огюста Вермореля (1841—1871), левого прудониста и члена Коммуны. Верморель опубликовал статьи и речи Робеспьера, Дантона, Марата. Живой интерес современников вызвали его острые историко-политические памфлеты «Люди 1848 года» (1868) и «Люди 1851 года» (1869), в которых были подвергнуты уничтожающей критике кумиры либеральной буржуазии — правые республиканцы за их антинародную политику, расправу с рабочими, была показана их ответственность за крушение республики.
Коммуна со всей очевидностью обнаружила, что главный враг французской буржуазии отныне не справа, а слева — рабочий класс, трудящиеся массы. С лапидарной прямотой это выразили нашумевшие лозунги буржуазных политиков 80—90-х годов: «главная опасность слева», «социализм — вот враг».
Вместе с тем наглядные уроки классовой борьбы в стране необычайно остро поставили перед французской буржуазией вопрос о выборе политических форм ее классового господства. Вынужденная к этому народными массами, прежде всего пролетариатом, основная часть буржуазии перешла от монархических на республиканские позиции. Умеренный буржуазный республиканизм стал политической идеологией французской либеральной буржуазии. Опасаясь новых революционных потрясений, она вела борьбу против попыток монархистов и клерикалов реставрировать монархию. Буржуазный республиканизм различных оттенков возобладал и в буржуазной историографии, хотя откровенно реакционное, монархическое и клерикальное течение все еще сохраняло значительные позиции.
События франко-прусской войны и Коммуны остро поставили вопрос и об укреплении идеологического влияния буржуазии и воспитании масс в духе «национального единения», на базе буржуазно-республиканского строя. Истории отводилась в этом капитальная роль. «Изучение прошлого Франции... — писали в 1876 г. известные историки Г. Моно и Г. Фаньез, —- имеет ныне национальное значение. При помощи его мы можем вернуть нашей стране единство и моральную силу, в которых она нуждается...» и. В согласии с правящими кругами республики ведущие буржуазные историки выдвинули задачу преодолеть отставание французской буржуазной историографии (в частности, от германской). Был принят целый ряд мер для активизации исторического образования и исследований. В духе умеренного буржуазного республиканизма было перестроено преподавание истории на всех уровнях народного образования. Активную роль в этом играл историк средних веков и нового времени академик Эрнест Лависс, бывший в конце XIX — начале XX в. своеобразным «папой официальной историографии» 12. Большое значение для подготовки квалифицированных специалистов имели семинары в «Высшей практической школе научных исследований» (создана в 1868 г.). В 1876 г. был основан первый во Франции общеисторический журнал «Историческое обозрение», инициатором и редактором которого был видный историк-медиевист Г. Моно.
Одновременно совершалась методологическая перестройка историографии на основе позитивизма. Это была вторая крупная «смена вех» в буржуазной историографии Франции XIX в. Своеобразным манифестом «позитивистской исторической реформы» явилась программная статья Г. Моно, открывшая первый номер «Исторического обозрения». История, говорилось в ней, должна развиваться как «позитивная наука», основанная на научных методах исследования. Историк должен строго ограничивать себя областью документов и фактов, отвлекаясь от всяких «политических и философских теорий». «Мы не поднимаем никакого знамени», — заявлял Г. Моно.
В действительности его статья поднимала совершенно определенное знамя. В плане методологическом это были философский эклектизм и антиреволюционные принципы, «континуитета». Историк, писал Моно, «примиряет все, что есть законного в консервативной идее с непреодолимыми требованиями разума и прогресса»; всякое изменение в истории всегда есть лишь «трансформация старых элементов, а не создание совершенно новых». В политическом плане статья Моно «поднимала знамя» восстановления «единства нации», утерянного в революциях XVIII—XIX вв., она призывала историков внушить французам, что все они являются «детьми одного народа... детьми древней Франции и в то же время гражданами Франции современной» 13. Программу журнала «Историческое обозрение» поддержали 53 ведущих французских историка. В 70—90-е годы позитивистское течение стало преобладающим во французской буржуазной историографии.
Как и в других странах, это течение во Франции было очень широким, объединяло весьма различные в политико-идеологическом плане направления. Позитивистские идеи брали на вооружение и некоторые откровенно реакционные историки (И. Тэн), и мелкобуржуазные радикалы (включая их лидера Клемансо). Но все же доминирующим в позитивистской историографии, как и во французской историографии в целом, было буржуазно-республиканское, преимущественно либеральное, направление; внутри него существовали различные оттенки — от крайне умеренного (А. Со-рель) до радикального (А. Олар, А. Дебидур).
Среди конкретных проблем новой истории, которые изучались в этот период, на первом плане оставалась история Французской революции конца XVIII в.
Главой реакционного направления в историографии революции стал И. Тэн. События Коммуны превратили его в воинствующего консерватора. В 1876—1893 гг. он создал свой знаменитый труд «Происхождение современной Франции». Тэн работал в Национальном архиве; он заявлял, что изучал «старый порядок» и революцию, следуя «беспристрастному научному методу». На самом деле Тэн попытался втиснуть историю в рамки предвзятой субъективной схемы, главные тезисы которой он заимствовал из традиции реакционного романтизма, развив их на основе своего «психологического метода» изучения истории и тенденциозного* отбора документов.
Революцию в целом Тэн считал гибельным взрывом преступных страстей. Он видел в ней две главные действующие силы. Во-первых, народ. Грубый и невежественный, он был отравлен разрушительной философией XVIII в., которая опрокинула сдерживающие традиции и разнуздала низменные инстинкты: «...несколько тысяч говорунов спустили с цепи несколько миллионов-дикарей»14. Результатом явилась всеобщая анархия, разгул насилий, грабежей и убийств. Вторая сила революции — «якобинцы» (к ним он причислял и Жиронду). «Якобинцы» в схеме Тэна — не социально-политическое течение, а особый психологический тип, олицетворявший самый дух революции, ее собирательную психологию. Тэковский «якобинец»-—озлобленный демагог и догматик, пропитанный абстрактными идеями философии XVIII в., способный лишь к разрушению.
В чудовищно искаженной картине революции, созданной Тэ-ном, содержались лишь немногие реалистические фрагменты.. В частности, он собрал большой архивный материал о народных, особенно крестьянских, движениях в провинции. Разумеется, сама история народных восстаний была представлена Тэном злонамеренно извращенно.
Книга Тэна была восторженно встречена в реакционных кругах. До конца XIX в. разные ее тома выдержали во Франции от 15 до 25 изданий. Написанное талантливо, обладая видимостью солидной документальной базы, сочинение Тэна дало новый импульс реакционному истолкованию революции правыми историками.
Однако ведущую роль в изучении Французской революции играли в конце XIX в. историки буржуазно-республиканского направления. Их деятельность встречала официальную поддержку. Третья республика провозгласила себя наследницей революции. День 14 июля был объявлен национальным праздником, «Марсельеза»-— национальным гимном Франции. С 1881 г. стал издаваться журнал «Французская революция», в 1888 г. основано Общество истории Французской революции. В Сорбонне была учреждена кафедра истории Французской революции (1886). Развернулась публикация архивных документов, был создан большой научно-вспомогательный аппарат (специальные справочники, каталоги, словари).
Историки республиканской школы рисовали свой образ Французской революции, который соответствовал идеям буржуазного республиканизма первых десятилетий Третьей республики. Они выдвигали на первый план рожденные революцией принципы буржуазной демократии, заложенные ею светские, а также национальные традиции. Эти традиции они противопоставляли клерикально-монархической реакции, с одной стороны, социалистическому рабочему движению — с другой. При этом либеральные историки стремились приуменьшить остроту социальных противоречий и классовой борьбы в годы революции. Их любимыми героями были Мирабо и в особенности Дантон. В нем видели «реалистического» политика и сторонника примирения партий, героя национальной обороны. Апофеозом возвеличения Дантона явилось сооружение памятника ему в Париже (1891); именем Дантона был назван один из броненосцев военного флота.
Виднейшим представителем буржуазно-республиканской школы, стоявшим на левом ее фланге, был леволиберальный историк Альфонс Олар (1849—1928), примыкавший к партии радикалов. Олар занимал кафедру по истории революции в Сорбонне (до 1923 г.), с 1887 г. редактировал журнал «Французская революция», возглавлял Общество истории Французской революции. Он ввел в изучение революции приемы научной «эрудиции», т. е. тщательного критического изучения архивных документов. Под его руководством были изданы важные публикации источников: протоколы Якобинского клуба, акты Комитета общественного спасения. Олар решительно выступал против реакционной историографии; он подверг уничтожающей критике взгляды и исследовательские приемы И. Тэна.
Как исследователь Олар занимался историей политических идей и учреждений во время революции; его главный труд — «Политическая история Французской революции» (1901). Революцию он идеалистически рассматривал как воплощение в жизнь принципов «Декларации прав» 1789 и 1793 гг. Характерно для Олара и обычное для буржуазно-республиканской историографии возвеличение Дантона: «Политика Дантона была именно тем, что называют в настоящее время «оппортунизмом», если принять это слово в' его хорошем значении. Дантон был продолжателем Мирабо, так же как Гамбетта был продолжателем Дантона».
Сосредоточив внимание на буржуазной революции конца XVIII в., буржуазная историография в этот период уделяла очень мало внимания революционным движениям XIX в., в которых решающую роль играл рабочий класс, — революции 1848 г. и Парижской коммуне 1871 г. Правда, в 70-е годы, непосредственно после гибели Коммуны, хлынул поток исторической литературы, формировавшей контрреволюционные легенды о ней как «заговоре» I Интернационала, результате массового «осадного психоза» и т. п. Классическим образцом подобной «историографии» было сочинение академика Максима Дюкана «Судороги Парижа» (1878—1879), объявившего восстание 18 марта «приступом бешеной ярости и социальной эпилепсии».
Этот мутный поток приостановился в 80-е годы. Вынужденная провозгласить амнистию коммунарам, буржуазия почла за благо набросить на события Коммуны «покрывало забвения» во имя «социального мира» и консолидации буржуазной республики.
Внешнеполитические условия Франции конца XIX в., рост буржуазного национализма определили большой интерес французской историографии к истории внешней политики. В 1887 г. было создано Общество по истории дипломатии, издававшее свой журнал. Возникла значительная мемуарная, отчасти и историческая литература о франко-прусской войне, написанная в духе оправдания буржуазных политиков, ответственных за поражение Франции. Началась разработка истории французской колониальной экспансии. В трудах буржуазных авторов обосновывался апологетический тезис о «цивилизующей» роли французского колониализма.
Характерной чертой буржуазной историографии конца XIX— начала XX в. было также усиленное внимание к истории наполеоновских войн и вообще к истории Наполеона I как воплощения военного «величия» и «славы» Франции, победителя Германии, восстановителя «порядка» внутри страны. «Поколение 1914 г. было воспитано в духе культа Наполеона» 16.
Изучением этих вопросов занимались главным образом историки «академической школы» 17 праволиберального и консервативного толка, которые вносили в их разработку сильную националистическую и апологетическую струю. Наиболее крупным представителем этого направления был Альбер Сорель (1842—1906). В его самом значительном исследовании «Европа и Французская революция» (1885—1904) была дана широкая панорама международных отношений в Европе от конца «старого порядка» до 1815 г. Общая концепция Сореля, стоявшего на правом фланге буржуазно-республиканской историографии, продолжала линию Токвиля. Она была также отмечена печатью буржуазного национализма. Ее основой была идея эволюционной преемственности, неодолимой власти традиции. Фатальной силой вещей, утверждал Сорель, революция и империя, Комитет общественного спасения и Наполеон I (его Сорель всячески идеализировал) продолжали в своей внешней политике осуществлять задачи, поставленные еще абсолютной монархией, — завоевание «естественных границ» Франции (т. е. границы по Рейну).
Левореспубликанская тенденция в изучении истории международных отношений нашла отражение в работах Антонена Де-бидура (1847—1917), близкого к буржуазно-радикальным кругам. Написанная им «Дипломатическая история Европы от Венского до Берлинского конгресса» (1891) содержала большой, умело сгруппированный материал. Значительную роль в развитии международных отношений в XIX в. Дебидур отводил революционным и национально-освободительным движениям, которые, как он считал, несмотря на свои «излишества», способствовали утверждению в Европе «принципа национальности» и «принципа народного суверенитета». Как и другие буржуазные историки внешней политики, Дебидур не понимал классовой обусловленности дипломатии. Идеализируя буржуазную демократию, он полагал, что утверждение буржуазного строя и «европейского равновесия» великих держав уменьшили якобы опасность завоевательных войн.
Заметно активизировалось в этот период во Франции изучение истории других стран Европы. Историей России занимался А. Рамбо, историей Германии — Э. Лависс. Интерес буржуазных историков вызывала история Англии, единственной страны Западной Европы, прошедшей XIX в. без революционных потрясений. Английской истории были посвящены появившиеся в начале XX в. работы Э. Алеви, А. Манту.
Социально-экономической историей нового времени из числа видных буржуазных ученых специально занимался Пьер-Эмиль Левассер (1828—1911), автор ряда трудов по истории промышленности, торговли, цен, народонаселения Франции от средних веков до нового времени. Новой истории было посвящено его большое исследование «История трудящихся классов и промышленности во Франции от 1789 г. до наших дней» (1867 г.; в 1903— 1904 гг. вышло второе издание, в котором изложение доведено до 1870 г.). Левассер был убежденным сторонником буржуазного строя, с которым он связывал экономический и социальный прогресс, противником социализма. Под «рабочими» классами он разумел «всех тех, кто живет промышленным трудом: хозяев, подмастерьев, рабочих...» 1S. Левассер резко негативно оценивал такие революционные выступления рабочего класса, как июньские дни 1848 г. Напротив, он одобрительно относился к реформистским течениям, выступавшим за улучшение положения рабочих в рамках капиталистического строя.
В целом в изучении во Франции новой истории к концу XIX в. произошли заметные сдвиги. На эту область истории были распространены методы строгой критической обработки архивных документов, применявшиеся ранее лишь в медиевистике. В университетах были созданы кафедры новой и современной истории из и введена соответствующая специализация. Выросло число научных обществ и журналов ічо новой истории. Стремление к точному описанию событий и критическому анализу документов, убеждение в возможности реального познания исторических фактов являлись сильными сторонами позитивистской историографии.
Тем не менее результаты, достигнутые французской позитивистской историографией к концу XIX в., в некотором отношении уступали тому, что было сделано в других странах. В то время как в Англии, Германии, России, отчасти и в США шла разработка экономической и социальной истории (Роджерс, Эшли, Тойнби, «новая историческая школа» в германской политэкономии, «русская историческая школа» в России), интересы французских историков нового времени все еще были сосредоточены в основном на политической и военно-дипломатической областях. Они уделяли мало внимания социально-экономическим процессам, истории народных масс и социальных движений. Сам «научный метод», за применение которого ратовали французские историки-позитивисты, сводился для них преимущественно к методике изучения документов и точного установления фактов. Французской буржуазной науке были присущи и слабости, свойственные вообще позитивистской историографии как таковой. Французские историки заявляли о принципиальном отказе от всякой философии истории, хотя на деле они следовали чаще всего эклектической плюралистической «теории факторов». Это способствовало распространению эмпиризма, отказу от синтетических обобщений. Исторический процесс трактовался как только эволюционный. Нередко крупные сдвиги и потрясения объяснялись случайным стечением обстоятельств. Характерным примером такого подхода являлась написанная одним из виднейших представителей позитивистской историографии во Франции Шарлем Сеньобосом (1854—1942) «Политическая история современной Евроцы» с 1814 по 1896 г. (1-е изд.— 1897) — содержащий обильный и хорошо выверенный материал рассказ о фактах политической истории, но без попыток раскрыть ее связь с глубокими социально-экономическими процессами, отмеченный враждебным отношением к революционной борьбе пролетариата.
В самом конце XIX в. методические и методологические принципы позитивистской историографии были обобщены в работе Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в историческую науку» (1898), надолго ставшей настольной книгой французских буржуазных историков. Ее полезные методические рекомендации прочно вошли в историческую науку. Однако суть «научного метода» исторических наук ее авторы видели в максимально точном описании и классификации фактов, выявленных в результате крити-
1D Согласно утвердившейся тогда периодизации (принята во Франции и в наши дни) под «новой историей» имелись в виду XVI—XVIII вв., под «современной историей» — период после 1789 г.
Выходящие за рамки описания событий оценочные суждения они считали излишними и вредными, отказываясь даже поднимать «праздные и ненужные», по их мнению, вопросы: «что такое история», «каковы задачи истории», «чему служит история».
Труды коммунаров противостояли клеветническим измышлениям о Коммуне, которые распространяла буржуазная литература, подчеркивали освободительный, народный характер революции. Они содержали ценный материал личных воспоминаний и наблюдений их авторов, непосредственных участников событий. Лучшей среди этих работ была книга П.-О. Лиссагарэ (1838—1901) «История Коммуны 1871 г.» (1876), получившая высокую оценку К. Маркса21. Лиссагарэ видел в Коммуне «революцию масс, а не кучки выдающихся умов», «борьбу за республику и за торжество социализма», подчеркивал роль в ней пролетариев22.
Однако мемуарная и историческая литература, созданная участниками Коммуны, при ее несомненных достоинствах не содержала достоверной научной оценки Коммуны как первого исторического опыта диктатуры рабочего класса. Ее авторы рассматривали Коммуну с позиций домарксового утопического социализма. Особенно отчетливо проявились в трактовке Коммуны прудонистские и анархистские тенденции. Характерна в этом смысле получившая широкую известность «Народная и парламентская история Коммуны» (1878) прудониста Артюра Арну (1833—1905). Арну считал, что Коммуна была создана народом и имела свою социальную идею, «подняла знамя социализма», он дал ряд ярких живых картин ее и
Бурными событиями была насыщена политическая история Франции: бонапартистский переворот и цезаристский режим Второй империи, буржуазно-демократическая революция 4 сентября 1870 г. и первый опыт диктатуры пролетариата — Парижская коммуна і 871 г., установление республиканского строя и длительная борьба за его упрочение и демократизацию.
Все эти обстоятельства социально-экономического и политического порядка определяли важные сдвиги, происходившие во французской общественной мысли и общественных науках, в том числе в историографии. На их развитии не могли не сказаться и перемены, которые совершались в естественных науках и вели к созданию новой естественнонаучной картины мира и его эволюции.
Приспосабливаясь к менявшимся условиям, буржуазная историческая наука вырабатывала новые методологические принципы и концепции. Ведущей тенденцией было утверждение в ней позитивизма, который пришел на смену романтизму и либеральной «философской» истории первой половины века. При этом становившийся все более определенным страх перед рабочим классом и социализмом, характерный для политических настроений буржуазии, побуждал ее историков к отказу от некоторых прогрессивных завоеваний буржуазной исторической мысли, достигнутых в пору борьбы с дворянством и феодальной реакцией, прежде всего к отказу от теории классовой борьбы.
Принципиально новой чертой в развитии французской общественной мысли и историографии в этот период было возникновение в ней марксистского направления, связанного с деятельностью созданной в 1879 г. Рабочей партии, ее основателей и вождей Ж. Геда и П. Лафарга.
Необходимо, однако, иметь в виду, что в истории Франции второй половины XIX в. отчетливо различимы два этапа: 50—60-е и 70—90-е годы. Для каждого из них характерны специфические черты в социально-экономическом и политическом развитии, а также в состоянии общественной мысли к исторической науки. В главных чертах завершилась промышленная революция, открывая дорогу социально-экономическим сдвигам последней трети века, все более четко выступали связанные с этим социальные антагонизмы. Наметилась тяга рабочего класса к политической самостоятельности, в рабочее движение стали проникать идеи «коллективизма». Вместе с тем господство в стране бонапартистского режима сохраняло почву для широкого общедемократического оппозиционного движения, которое все более кристаллизовалось вокруг республиканских требований, подготовляя последующее торжество буржуазной республики.
Своеобразными переходными чертами отмечено и развитие в этот период французской исторической науки. В немалой мере оно шло еще в русле заложенных в первой половине века традиций. С другой стороны, в процессе его возникли новые явления, предвещавшие, в частности, грядущее торжество позитивизма в буржуазной историографии.
В целом политическая реакция и засилье католической церкви во время Второй империи затормозили во Франции развитие исторической науки и образования. Официальная апологетическая историография, занятая прославлением Бонапартов, очень обширная, была в научном отношении бесплодна. В ее актив можно отнести лишь публикации документов, относящихся к Первой империи, в особенности 32-томное издание сочинений и переписки Наполеона I.
В середине XIX в. окончательно исчерпала себя либеральная историческая школа, сложившаяся в годы Реставрации. Опрокинув конституционную монархию и обнаружив глубочайший антагонизм между буржуазией и пролетариатом, революция 1848 г. нанесла жестокий удар исторической концепции Тьерри. «Теперь я ее (историю Франции.—А. А.) больше не понимаю, — заявил Тьерри, — настоящее ниспровергло мои представления о прошлом и будущем». Тьерри больше ничего не писал, его талант угас. Ф. Гизо сумел глубже понять смысл событий 1848 г. и их отличие от событий 1789 г.: «Демократический элемент разделился, — отмечал он в 1849 г., — против среднего класса выступил рабочий класс, против буржуазии — народ»2. Это была оценка с позиций теории борьбы классов. Но эта борьба повернулась теперь против буржуазного порядка, защитником которого являлся Гизо. Неудивительно, что один из отцов теории классовой борьбы во француз- ] ской историографии отказался от собственного детища и пересмотрел свою концепцию о выдающейся исторической роли буржуазных революций: «Революционный дух равно гибелен как для тех, кого он низвергает, так и для тех, кого поднимает на высо-ту»3. С этих позиций были написаны в 50-е годы работы Гизо об Английской революции, в которых он прославлял государственный переворот 1688 г., установивший без насильственного вмешательства народа конституционную монархию.
Значительно более сложным явлением был изданный в 1856 г. главный труд А. Токвиля «Старый порядок и революция». Эта небольшая книга, которая с тех пор многократно издавалась, была важной вехой во французской буржуазной историографии XIX в. Миросозерцание Токвиля было проникнуто антиреволюционностью, усиленной опытом революции 1848 г. «Я думаю, что нет во Франции человека, — писал он о себе, — испытывающего более глубокую ненависть к тому, что называют революционным духом» 4. В то же время Токвиль понимал неизбежность осуществленных Французской революцией общественных преобразований. Под этим углом зрения он задумал пересмотреть утвердившуюся во французской буржуазной историографии концепцию революции конца XVIII в.
Неудивительно, что Токвиль стал своеобразным «апостолом» для тех буржуазных историков, которые стремились и стремятся в наши дни приуменьшить роль Французской революции или вовсе отрицать ее историческую плодотворность.
Однако содержание книги Токвиля выходит за рамки навязанной его консервативным политическим мышлением исторической схемы. Он первым приступил к изучению социального строя и общественных учреждений Франции конца «старого порядка» на основе архивных документов. Это позволило ему сделать ряд верных наблюдений и поставить проблемы, которые дали толчок дальнейшим конкретным исследованиям. В частности, он одним из первых обратился к крестьянскому вопросу перед революцией. Неверно было утверждение Токвиля, что в XVIII в. крестьянин уже был земельным собственником. Но его наблюдения о большом распространении мелкого крестьянского землевладения (в форме цензивы), о широте владельческих прав цензитариев были подтверждены исследованиями И. В. Лучицкого, Ж- Лефев-ра, С. Д. Сказкина.
Сам метод, примененный Токвилем к исследованию французского общества «старого порядка», в определенной мере предвосхищал приемы позднейшей позитивистской историографии7. Характерно заявление Токвиля, что к изучению «старого порядка» он хотел подойти, «как те врачи, которые в каждом погибшем органе стараются открыть законы жизни»8. Его книга была не рассказом о событиях, а своеобразной попыткой историко-социо-логического анализа положения и взаимоотношений различных классов, их места в государственно-политической системе «старого порядка».
Нарастание буржуазной оппозиции в конце Второй империи вызвало появление ряда работ либеральных деятелей и публицистов, посвященных революции 1848 г. Наиболее заметными среди них были книги Э. Тено о государственном перевороте 1851 г. («Провинция в декабре 1851 г.», 1865; «Париж в декабре 1851 г.», 1868), отличавшиеся антибонапартистской направленностью, а также работа умеренного республиканца Л. А. Гарнье-Пажеса «История революции 1848 г.» (1861 —1872).
В 50-х, а особенно в 60-х годах началось проникновение во французскую историографию позитивистских идей. Основателем позитивизма и создателем позитивистской социологии, получившей широкое распространение в буржуазной историографии многих стран, был французский философ Огюст Конт (1798— 1857). Его главный труд «Курс позитивной философии» появился еще в 1832—1842 гг., но приобрел широкую известность лишь в
середине века. В 1817—1824 гг. Конт был секретарем и учеником великого социалиста-утописта Сен-Симона. Буржуазные идейные позиции Конта вызвали его резкий разрыв с учителем. Конт, однако, усвоил некоторые его идеи. «Позитивное» в контизMe — сама попытка подойти к изучению общества как к научной проблеме...— заслуга не Конта, а Сен-Симона»9. Основная мысль Конта состояла в том, что на смену спекулятивному, умозрительному подходу к объяснению общественной жизни необходимо создать «позитивную» науку об обществе как едином социальном организме, основанную, подобно наукам естественным, на точных наблюдениях и фактах. Считая, что этот принцип должен быть применен и к истории, Конт выступал против мелочного факто-описательства и примитивно-идеалистического объяснения истории побуждениями отдельных выдающихся личностей. Реалистические элементы в его воззрениях, протест против откровенного идеализма открывали определенные перспективы для развития конкретных исследований.
Но система Конта, вопреки честолюбивым замыслам ее создателя, не могла стать теоретической основой науки, способной к адекватному целостному познанию истории общества. Отвергая «метафизические», т. е. не основанные на непосредственном опыте теории, Конт претендовал на то. чтобы подняться «выше» материализма и идеализма. В духе агностицизма он полагал, что наука не может дать ответа на вопрос о причинах и сущности общественного развития, что познание наукой его законов не выходит за пределы обнаружения функциональной зависимости между явлениями. Поэтому, согласно Конту, «позитивная» общественная наука не имеет нужды в какой-либо философии. Такая позиция вела в конечном счете к сужению задач исторической науки, сводила их к установлению фактов и внешнему описанию изучаемых явлений. Поскольку Конт пытался все же объяснить истоки общественного развития и создать свою философию истории, он склонялся к субъективному идеализму — история человечества выступает у него как отражение последовательной смены трех форм коллективного сознания («закон трех стадий»): теологического, метафизического, позитивного или «научного». Последней соответствует капиталистическое общество. Оно является для Конта окончательным результатом социальной эзолюции, завершающим прогресс человечества. Общественное развитие Конт в отличие от Гегеля и Сен-Симона понимал не диалектически, а эволюционно. Он нападал на революционные учения, был решительным противником социализма.
Видную роль в распространении позитивистских идей играл Ипполит Тэн (1828—1893), бывший в годы Второй империи умеренным либералом. Его труды тех лет посвящены философии, истории искусства и литературы, среди них главный — «История английской литературы» (1863—1864). Тэн отстаивал мысль о возможности применения «естественнонаучного метода» к изучению истории. Он утверждал, что история — наука, подобная физиологии и зоологии, что в ней есть некоторые «определенные отношения», которые, как в зоологии или ботанике, могут быть названы законами и познаны наукой. Исходя из этого Тэн создал свой «психологический метод» изучения общества, в котором исходный идеализм переплетался с вульгарно-материалистическими тенденциями. Решающее значение в жизни общества он придавал психологии составляющих его людей. Характерно, что саму науку историю Тэн определял как «психологическую анатомию». Формирование общественной психологии он объяснял совокупным воздействием трех факторов: «расы» (естественные национальные особенности), «среды» (прежде всего климатическе и географические условия, а также социальные и политические обстоятельства), конкретного исторического «момента» (взаимодействие «расы» и «среды» с исторической традицией).
В 60-е годы появились уже первые конкретные исследования историков-позитивистов, посвященные древней истории (труды Ренана, работы Фюстель де Куланжа). В изучении новой истории позитивистское течение возобладало позднее, в 70—80-е годы.
Крупнейшим его представителем был Жюль Мишле, продолжавший романтическую традицию в историографии. В эти годы он завершил свою «Историю Французской революции» (1853) и трудился над многотомной «Историей Франции», которую успел довести до 1815 г. Мишле оставался верен демократическим и антиклерикальным убеждениям. Но он сохранил и свою негативную историческую оценку якобинцев и Робеспьера.
«Робеспьеристскую» концепцию революции продолжал разрабатывать Луи Блан, завершивший в эмиграции свою «Историю Французской революции» (12 тт., 1862). Луи Блан защищал Робеспьера от необоснованных обвинений буржуазных историков. Но он выступал и как мелкобуржуазный панегирист Робеспьера, возводя в достойные подражания образцы умеренность его социальной программы, приверженность к «законности» и «порядку», «твердость» в борьбе против крайне революционных течений («бешеных», эбертистов).
В 60-е годы убежденным «робеспьеристом» в историографии выступил вслед за Луи Бланом Эрнест Амель. Его «История Робеспьера» (3 тт., 1865—1867) была прославлением Робеспьера с позиций мелкобуржуазного демократизма середины XIX в. Вместе с тем это было первое специальное исследование о Робеспьере, основанное на большом материале неопубликованных и впервые введенных в научный оборот источников. Аналогичное значение для воссоздания исторического облика Марата имел труд публициста и историка Альфреда Бужара (1815—1882) «Ж.-П. Марат, Друг Народа» (1865) —первое основательно документированное исследование взглядов и деятельности Марата, направленное против враждебных легенд и прямой клеветы буржуазной историографии.
В 60-е годы в условиях оживления рабочего движения в исторической литературе и публицистике отчетливо обозначилось социалистическое направление. Отражая общий уровень французской социалистической мысли, его представители (Тридон, Аве-нель, Верморель) были далеки от научного понимания истории. Но тем не менее они внесли свежую струю в освещение революционного прошлого Франции. В частности, своеобразную трактовку якобинской диктатуры и якобинизма выдвинули историки революционно-бланкистского течения. Они подвергли резкой и не всегда обоснованной критике слева Робеспьера и робеспьеристов, противопоставив им в качестве революционного идеала эбертис-тов и Парижскую коммуну 1793—1794 гг. Верно подметив социальный и политический радикализм деятелей Коммуны и их расхождение на этой почве с якобинским революционным правительством, они одновременно идеализировали их на свой лад, подобно тому, как историки-«робеспьеристы» идеализировали Робеспьера и его сторонников.
Гюстав Тридон (1841 —1871), ученик Бланки, журналист, член Парижской коммуны 1871 г., был автором ряда работ о Французской революции. Особенно широкий отклик вызвала его книга «Парижская коммуна в 1793 г. Эбертисты» (1864). Тридон видел в эбертистах «сердце революции», самое революционное крыло демократии, в Коммуне II года Республики — «вечную славу плебса». Он сурово осуждал Робеспьера за расправу с «крайними» якобинцами и Коммуной. Исторической реабилитацией эбертистов была и известная работа публициста Жоржа Авенеля (1828—1876) «Анахарсис Клоотс, оратор человеческого рода» (1865). Содержавшийся в ней свежий архивный материал по истории высшего этапа революции привлек сочувственное внимание Маркса и Энгельса 10.
Коммуна со всей очевидностью обнаружила, что главный враг французской буржуазии отныне не справа, а слева — рабочий класс, трудящиеся массы. С лапидарной прямотой это выразили нашумевшие лозунги буржуазных политиков 80—90-х годов: «главная опасность слева», «социализм — вот враг».
Вместе с тем наглядные уроки классовой борьбы в стране необычайно остро поставили перед французской буржуазией вопрос о выборе политических форм ее классового господства. Вынужденная к этому народными массами, прежде всего пролетариатом, основная часть буржуазии перешла от монархических на республиканские позиции. Умеренный буржуазный республиканизм стал политической идеологией французской либеральной буржуазии. Опасаясь новых революционных потрясений, она вела борьбу против попыток монархистов и клерикалов реставрировать монархию. Буржуазный республиканизм различных оттенков возобладал и в буржуазной историографии, хотя откровенно реакционное, монархическое и клерикальное течение все еще сохраняло значительные позиции.
События франко-прусской войны и Коммуны остро поставили вопрос и об укреплении идеологического влияния буржуазии и воспитании масс в духе «национального единения», на базе буржуазно-республиканского строя. Истории отводилась в этом капитальная роль. «Изучение прошлого Франции... — писали в 1876 г. известные историки Г. Моно и Г. Фаньез, —- имеет ныне национальное значение. При помощи его мы можем вернуть нашей стране единство и моральную силу, в которых она нуждается...» и. В согласии с правящими кругами республики ведущие буржуазные историки выдвинули задачу преодолеть отставание французской буржуазной историографии (в частности, от германской). Был принят целый ряд мер для активизации исторического образования и исследований. В духе умеренного буржуазного республиканизма было перестроено преподавание истории на всех уровнях народного образования. Активную роль в этом играл историк средних веков и нового времени академик Эрнест Лависс, бывший в конце XIX — начале XX в. своеобразным «папой официальной историографии» 12. Большое значение для подготовки квалифицированных специалистов имели семинары в «Высшей практической школе научных исследований» (создана в 1868 г.). В 1876 г. был основан первый во Франции общеисторический журнал «Историческое обозрение», инициатором и редактором которого был видный историк-медиевист Г. Моно.
Одновременно совершалась методологическая перестройка историографии на основе позитивизма. Это была вторая крупная «смена вех» в буржуазной историографии Франции XIX в. Своеобразным манифестом «позитивистской исторической реформы» явилась программная статья Г. Моно, открывшая первый номер «Исторического обозрения». История, говорилось в ней, должна развиваться как «позитивная наука», основанная на научных методах исследования. Историк должен строго ограничивать себя областью документов и фактов, отвлекаясь от всяких «политических и философских теорий». «Мы не поднимаем никакого знамени», — заявлял Г. Моно.
В действительности его статья поднимала совершенно определенное знамя. В плане методологическом это были философский эклектизм и антиреволюционные принципы, «континуитета». Историк, писал Моно, «примиряет все, что есть законного в консервативной идее с непреодолимыми требованиями разума и прогресса»; всякое изменение в истории всегда есть лишь «трансформация старых элементов, а не создание совершенно новых». В политическом плане статья Моно «поднимала знамя» восстановления «единства нации», утерянного в революциях XVIII—XIX вв., она призывала историков внушить французам, что все они являются «детьми одного народа... детьми древней Франции и в то же время гражданами Франции современной» 13. Программу журнала «Историческое обозрение» поддержали 53 ведущих французских историка. В 70—90-е годы позитивистское течение стало преобладающим во французской буржуазной историографии.
Как и в других странах, это течение во Франции было очень широким, объединяло весьма различные в политико-идеологическом плане направления. Позитивистские идеи брали на вооружение и некоторые откровенно реакционные историки (И. Тэн), и мелкобуржуазные радикалы (включая их лидера Клемансо). Но все же доминирующим в позитивистской историографии, как и во французской историографии в целом, было буржуазно-республиканское, преимущественно либеральное, направление; внутри него существовали различные оттенки — от крайне умеренного (А. Со-рель) до радикального (А. Олар, А. Дебидур).
Среди конкретных проблем новой истории, которые изучались в этот период, на первом плане оставалась история Французской революции конца XVIII в.
Главой реакционного направления в историографии революции стал И. Тэн. События Коммуны превратили его в воинствующего консерватора. В 1876—1893 гг. он создал свой знаменитый труд «Происхождение современной Франции». Тэн работал в Национальном архиве; он заявлял, что изучал «старый порядок» и революцию, следуя «беспристрастному научному методу». На самом деле Тэн попытался втиснуть историю в рамки предвзятой субъективной схемы, главные тезисы которой он заимствовал из традиции реакционного романтизма, развив их на основе своего «психологического метода» изучения истории и тенденциозного* отбора документов.
Революцию в целом Тэн считал гибельным взрывом преступных страстей. Он видел в ней две главные действующие силы. Во-первых, народ. Грубый и невежественный, он был отравлен разрушительной философией XVIII в., которая опрокинула сдерживающие традиции и разнуздала низменные инстинкты: «...несколько тысяч говорунов спустили с цепи несколько миллионов-дикарей»14. Результатом явилась всеобщая анархия, разгул насилий, грабежей и убийств. Вторая сила революции — «якобинцы» (к ним он причислял и Жиронду). «Якобинцы» в схеме Тэна — не социально-политическое течение, а особый психологический тип, олицетворявший самый дух революции, ее собирательную психологию. Тэковский «якобинец»-—озлобленный демагог и догматик, пропитанный абстрактными идеями философии XVIII в., способный лишь к разрушению.
В чудовищно искаженной картине революции, созданной Тэ-ном, содержались лишь немногие реалистические фрагменты.. В частности, он собрал большой архивный материал о народных, особенно крестьянских, движениях в провинции. Разумеется, сама история народных восстаний была представлена Тэном злонамеренно извращенно.
Книга Тэна была восторженно встречена в реакционных кругах. До конца XIX в. разные ее тома выдержали во Франции от 15 до 25 изданий. Написанное талантливо, обладая видимостью солидной документальной базы, сочинение Тэна дало новый импульс реакционному истолкованию революции правыми историками.
Однако ведущую роль в изучении Французской революции играли в конце XIX в. историки буржуазно-республиканского направления. Их деятельность встречала официальную поддержку. Третья республика провозгласила себя наследницей революции. День 14 июля был объявлен национальным праздником, «Марсельеза»-— национальным гимном Франции. С 1881 г. стал издаваться журнал «Французская революция», в 1888 г. основано Общество истории Французской революции. В Сорбонне была учреждена кафедра истории Французской революции (1886). Развернулась публикация архивных документов, был создан большой научно-вспомогательный аппарат (специальные справочники, каталоги, словари).
Историки республиканской школы рисовали свой образ Французской революции, который соответствовал идеям буржуазного республиканизма первых десятилетий Третьей республики. Они выдвигали на первый план рожденные революцией принципы буржуазной демократии, заложенные ею светские, а также национальные традиции. Эти традиции они противопоставляли клерикально-монархической реакции, с одной стороны, социалистическому рабочему движению — с другой. При этом либеральные историки стремились приуменьшить остроту социальных противоречий и классовой борьбы в годы революции. Их любимыми героями были Мирабо и в особенности Дантон. В нем видели «реалистического» политика и сторонника примирения партий, героя национальной обороны. Апофеозом возвеличения Дантона явилось сооружение памятника ему в Париже (1891); именем Дантона был назван один из броненосцев военного флота.
Виднейшим представителем буржуазно-республиканской школы, стоявшим на левом ее фланге, был леволиберальный историк Альфонс Олар (1849—1928), примыкавший к партии радикалов. Олар занимал кафедру по истории революции в Сорбонне (до 1923 г.), с 1887 г. редактировал журнал «Французская революция», возглавлял Общество истории Французской революции. Он ввел в изучение революции приемы научной «эрудиции», т. е. тщательного критического изучения архивных документов. Под его руководством были изданы важные публикации источников: протоколы Якобинского клуба, акты Комитета общественного спасения. Олар решительно выступал против реакционной историографии; он подверг уничтожающей критике взгляды и исследовательские приемы И. Тэна.
Как исследователь Олар занимался историей политических идей и учреждений во время революции; его главный труд — «Политическая история Французской революции» (1901). Революцию он идеалистически рассматривал как воплощение в жизнь принципов «Декларации прав» 1789 и 1793 гг. Характерно для Олара и обычное для буржуазно-республиканской историографии возвеличение Дантона: «Политика Дантона была именно тем, что называют в настоящее время «оппортунизмом», если принять это слово в' его хорошем значении. Дантон был продолжателем Мирабо, так же как Гамбетта был продолжателем Дантона».
Сосредоточив внимание на буржуазной революции конца XVIII в., буржуазная историография в этот период уделяла очень мало внимания революционным движениям XIX в., в которых решающую роль играл рабочий класс, — революции 1848 г. и Парижской коммуне 1871 г. Правда, в 70-е годы, непосредственно после гибели Коммуны, хлынул поток исторической литературы, формировавшей контрреволюционные легенды о ней как «заговоре» I Интернационала, результате массового «осадного психоза» и т. п. Классическим образцом подобной «историографии» было сочинение академика Максима Дюкана «Судороги Парижа» (1878—1879), объявившего восстание 18 марта «приступом бешеной ярости и социальной эпилепсии».
Этот мутный поток приостановился в 80-е годы. Вынужденная провозгласить амнистию коммунарам, буржуазия почла за благо набросить на события Коммуны «покрывало забвения» во имя «социального мира» и консолидации буржуазной республики.
Внешнеполитические условия Франции конца XIX в., рост буржуазного национализма определили большой интерес французской историографии к истории внешней политики. В 1887 г. было создано Общество по истории дипломатии, издававшее свой журнал. Возникла значительная мемуарная, отчасти и историческая литература о франко-прусской войне, написанная в духе оправдания буржуазных политиков, ответственных за поражение Франции. Началась разработка истории французской колониальной экспансии. В трудах буржуазных авторов обосновывался апологетический тезис о «цивилизующей» роли французского колониализма.
Характерной чертой буржуазной историографии конца XIX— начала XX в. было также усиленное внимание к истории наполеоновских войн и вообще к истории Наполеона I как воплощения военного «величия» и «славы» Франции, победителя Германии, восстановителя «порядка» внутри страны. «Поколение 1914 г. было воспитано в духе культа Наполеона» 16.
Левореспубликанская тенденция в изучении истории международных отношений нашла отражение в работах Антонена Де-бидура (1847—1917), близкого к буржуазно-радикальным кругам. Написанная им «Дипломатическая история Европы от Венского до Берлинского конгресса» (1891) содержала большой, умело сгруппированный материал. Значительную роль в развитии международных отношений в XIX в. Дебидур отводил революционным и национально-освободительным движениям, которые, как он считал, несмотря на свои «излишества», способствовали утверждению в Европе «принципа национальности» и «принципа народного суверенитета». Как и другие буржуазные историки внешней политики, Дебидур не понимал классовой обусловленности дипломатии. Идеализируя буржуазную демократию, он полагал, что утверждение буржуазного строя и «европейского равновесия» великих держав уменьшили якобы опасность завоевательных войн.
Заметно активизировалось в этот период во Франции изучение истории других стран Европы. Историей России занимался А. Рамбо, историей Германии — Э. Лависс. Интерес буржуазных историков вызывала история Англии, единственной страны Западной Европы, прошедшей XIX в. без революционных потрясений. Английской истории были посвящены появившиеся в начале XX в. работы Э. Алеви, А. Манту.
Социально-экономической историей нового времени из числа видных буржуазных ученых специально занимался Пьер-Эмиль Левассер (1828—1911), автор ряда трудов по истории промышленности, торговли, цен, народонаселения Франции от средних веков до нового времени. Новой истории было посвящено его большое исследование «История трудящихся классов и промышленности во Франции от 1789 г. до наших дней» (1867 г.; в 1903— 1904 гг. вышло второе издание, в котором изложение доведено до 1870 г.). Левассер был убежденным сторонником буржуазного строя, с которым он связывал экономический и социальный прогресс, противником социализма. Под «рабочими» классами он разумел «всех тех, кто живет промышленным трудом: хозяев, подмастерьев, рабочих...» 1S. Левассер резко негативно оценивал такие революционные выступления рабочего класса, как июньские дни 1848 г. Напротив, он одобрительно относился к реформистским течениям, выступавшим за улучшение положения рабочих в рамках капиталистического строя.
В целом в изучении во Франции новой истории к концу XIX в. произошли заметные сдвиги. На эту область истории были распространены методы строгой критической обработки архивных документов, применявшиеся ранее лишь в медиевистике. В университетах были созданы кафедры новой и современной истории из и введена соответствующая специализация. Выросло число научных обществ и журналов ічо новой истории. Стремление к точному описанию событий и критическому анализу документов, убеждение в возможности реального познания исторических фактов являлись сильными сторонами позитивистской историографии.
Тем не менее результаты, достигнутые французской позитивистской историографией к концу XIX в., в некотором отношении уступали тому, что было сделано в других странах. В то время как в Англии, Германии, России, отчасти и в США шла разработка экономической и социальной истории (Роджерс, Эшли, Тойнби, «новая историческая школа» в германской политэкономии, «русская историческая школа» в России), интересы французских историков нового времени все еще были сосредоточены в основном на политической и военно-дипломатической областях. Они уделяли мало внимания социально-экономическим процессам, истории народных масс и социальных движений. Сам «научный метод», за применение которого ратовали французские историки-позитивисты, сводился для них преимущественно к методике изучения документов и точного установления фактов. Французской буржуазной науке были присущи и слабости, свойственные вообще позитивистской историографии как таковой. Французские историки заявляли о принципиальном отказе от всякой философии истории, хотя на деле они следовали чаще всего эклектической плюралистической «теории факторов». Это способствовало распространению эмпиризма, отказу от синтетических обобщений. Исторический процесс трактовался как только эволюционный. Нередко крупные сдвиги и потрясения объяснялись случайным стечением обстоятельств. Характерным примером такого подхода являлась написанная одним из виднейших представителей позитивистской историографии во Франции Шарлем Сеньобосом (1854—1942) «Политическая история современной Евроцы» с 1814 по 1896 г. (1-е изд.— 1897) — содержащий обильный и хорошо выверенный материал рассказ о фактах политической истории, но без попыток раскрыть ее связь с глубокими социально-экономическими процессами, отмеченный враждебным отношением к революционной борьбе пролетариата.
В самом конце XIX в. методические и методологические принципы позитивистской историографии были обобщены в работе Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в историческую науку» (1898), надолго ставшей настольной книгой французских буржуазных историков. Ее полезные методические рекомендации прочно вошли в историческую науку. Однако суть «научного метода» исторических наук ее авторы видели в максимально точном описании и классификации фактов, выявленных в результате крити-
1D Согласно утвердившейся тогда периодизации (принята во Франции и в наши дни) под «новой историей» имелись в виду XVI—XVIII вв., под «современной историей» — период после 1789 г.
Выходящие за рамки описания событий оценочные суждения они считали излишними и вредными, отказываясь даже поднимать «праздные и ненужные», по их мнению, вопросы: «что такое история», «каковы задачи истории», «чему служит история».
Труды коммунаров противостояли клеветническим измышлениям о Коммуне, которые распространяла буржуазная литература, подчеркивали освободительный, народный характер революции. Они содержали ценный материал личных воспоминаний и наблюдений их авторов, непосредственных участников событий. Лучшей среди этих работ была книга П.-О. Лиссагарэ (1838—1901) «История Коммуны 1871 г.» (1876), получившая высокую оценку К. Маркса21. Лиссагарэ видел в Коммуне «революцию масс, а не кучки выдающихся умов», «борьбу за республику и за торжество социализма», подчеркивал роль в ней пролетариев22.
Однако мемуарная и историческая литература, созданная участниками Коммуны, при ее несомненных достоинствах не содержала достоверной научной оценки Коммуны как первого исторического опыта диктатуры рабочего класса. Ее авторы рассматривали Коммуну с позиций домарксового утопического социализма. Особенно отчетливо проявились в трактовке Коммуны прудонистские и анархистские тенденции. Характерна в этом смысле получившая широкую известность «Народная и парламентская история Коммуны» (1878) прудониста Артюра Арну (1833—1905). Арну считал, что Коммуна была создана народом и имела свою социальную идею, «подняла знамя социализма», он дал ряд ярких живых картин ее и
