Шапиро Историография (1982)
Лекция 1. Архаическая мифология и архаический эпос предшественники историографии
Историография или создание письменных произведений по истории присущи далеко не всякому обществу. До появления письменности не существовало, конечно, и письменной истории, и события прошлого могли отражаться только в устном народном творчестве — фольклоре. А главное — для появления исторических представлений необходимо достижение такого уровня общественной жизни, при котором сознанию человека становится доступным понимание переходов от одного состояния общества и личности к другому. Сознание современного человека улавливает такие переходы, и это открывает возможность для возникновения исторических представлений, исторических знаний и исторической науки. Но на ранних ступенях общественного развития, когда производственная, да и вся вообще жизнь была рутинной, малоподвижной, когда переходы от одного состояния к другому были едва заметны или беспрерывно повторялись, как времена года или день и ночь, представления людей, в частности социальные, строились на неподвижных и неоспоримых традициях.
Первые известные нам памятники письменности, отражающие события прошлого человеческого общества, возникли в Древнем Египте около пяти тысяч лет тому назад. А возраст человечества, как показывают современные исследования, насчитывает миллионы лет. Какие же представления о своем прошлом были присущи людям до возникновения писаной истории или в доисторическую эпоху? О некоторых из этих представлений мы можем судить по данным археологии, этнографии и фольклористики, прежде всего по известным нам мифам. «Мифотворчество,— как справедливо замечает И. М. Дьяконов,— это важнейшее явление в культурной жизни человечества, явление, господствовавшее над его духовной жизнью в течение десятков и сотен тысяч лет».
Человеческое познание развивалось из незнания, и чем уже была сфера познанного, тем больше места оставалось для фантастических объяснений. Еще античный историк Тацит считал, что изумленные умы легко поддаются суеверию, а исследователь XVIII в. X. Г. Гейне говорил, что «основой всей мифологии является незнание причин явлений».3 Ф. Энгельс, вскрывая корни религиозных представлений, заметил, что «религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни». «В начале истории,— продолжал далее Энгельс,— объектами этого отражения являются прежде всего силы природы... Но вскоре, наряду с силами природы, вступают в действие также и общественные силы,— силы, которые противостоят человеку в качестве столь же чуждых и первоначально столь же необъяснимых для него, как и силы природы». Сюда прежде всего относились набеги чужих племен и похищение женщин.
Итак, важнейшей чертой архаического сознания являлось стремление объяснить явления природной и общественной жизни действием сверхъестественных сил, богов и демонов. Они-то и являлись основными действующими лицами древних религий и древних мифов. Фантастические сверхъестественные существа, от которых зависели явления окружающего мира, считались реально существующими, а мифы и легенды принимались за правду, как бы они ни были неправдоподобны. М. И. Стеблин-Каменский определяет мифологию как творчество, при котором фантазия принимается за реальность.5
Важной чертой архаического сознания, проявляемого в первобытной мифологии, является идеологический синкретизм. Он характеризовался нерасчлененностью представлений о природе и обществе. Появление солнца и других элементов природы трактуется в мифах как результат деятельности тех же самых творцов-демиургов, что и появление огнедобывания, кузнечного промысла и других элементов человеческой культуры. Мифы, таким образом, являются отдаленными предшественниками как естествознания, так и общественных знаний, и в частности исторических.
Идеологический синкретизм первобытной мифологии заключался не только в нерасчлененности представлений о природе и обществе. Не было расчленения и между этими представлениями, искусством и религиозными верованиями. Наделенные сверхъестественным могуществом мифические существа обожествлялись и становились предметом религиозного преклонения. В стадиально архаичных мифах выступали первопредки племени, которые иногда наделялись антропоморфными, иногда зооморфными чертами. Но как бы мифические первопредки ни были похожи на людей или животных, они представлялись существами сверхъестественными: творцами человека, элементов окружающей его природы и освоенной им культуры.
Приведем примеры фантастических представлений стадиально архаичных мифов о первопредках-демиургах. У коренных народностей Северо-Восточной Азии и северо-западного побережья Северной Америки сохранились сказания о Вороне. Он выступает как творец окружающего мира и в то же время как родоначальник-первопредок. Ворон делал китов, собак, оленей, птиц, участвовал в создании человека и учил его говорить, добывать огонь. У коряков и ительменов Ворон выступает далеким предком, от которого пошли «настоящие люди» (т. е. коряки или ительмены). Мифы о Вороне, добывшем солнечный и лунный свет, есть и у ряда индейских племен Северной Америки.
Черты демиурга — творца людей и культуры — выступают в некоторых мифах о Прометее. В них рассказывается, что Прометей вылепил людей из глины или что он украсил и наделил талантами созданные богами несовершенные существа.
Представление о мироздании как о творении сверхъестественных существ, богов было связано с неумением первобытного человека уловить процессы развития в природе и обществе. Все, что человек видел, казалось ему актом единомоментного сотворения. Изучение мифов народов Северо-Восточной Азии, Северной Америки, как и других регионов, показывает, что на ранних ступенях развития общества взрослые, подобно детям, очень интересовались своим происхождением и происхождением окружающей среды, і Мифы и легенды, создаваемые людьми первобытного общества, давали ответы на вопросы о происхождении первого огня, первого копья, первого дома, как и первого человека, земли и солнца. Е. М. Мелетинский называет мифическую эпоху эпохой первопредметов и перводействий. То обстоятельство, что мифы сложились в эпоху первобытнообщинного строя, оказало на них всестороннее воздействие. Человек еще не выделял себя как индивидуальность из общины. И в древнейших мифах индивидуальными особенностями и чертами наделены боги и другие сверхъестественные существа. Люди же в мифах обладают только групповой индивидуальностью (например, карлики, великаны). Внутри коллектива (общины) они отличаются лишь собственными именами. Эта невыделенность личности — существенная черта древней общинной организации и возникших на ее основе мифов.
Иначе, чем в наше время, воспринималась людьми первобытного общества категория времени. Представление ребенка о времени не отличается отчетливостью. Прошлое для него — это все, что было ранее настоящего. Дифференциация прошедшего времени приходит в его сознание лишь постепенно. По мнению этнографов, нечто сходное происходит с развитием понятия времени у экономически и социально отставших в своем развитии народов.
Мы уже упоминали, что наблюдение над постоянно повторяющейся сменой дня и ночи, времен года, периода дождей и созревания плодов способствовало развитию циклического восприятия жизненных явлений, а повторяемость рождений и.. смертей подкрепляла : подобное восприятие времени. Даже тогда, когда представление о необратимом линейном времени внедрилось в сознание людей, рядом с ним очень долго жило и архаическое представление о циклическом развитии общественной жизни, о ее непрестанном круговращении.
Переходя к представлениям древних славян, заметим, что они, как и другие народы, прошли через свою эпоху мифотворчества. Но после принятия христианства древние мифы, как и древние языческие верования, преследовались церковью. Поэтому в литературе Киевской Руси о них почти не упоминали («срама ради»). В славянской мифологии, как и в мифах других народов, возникновение металлургии и металлообработки, т. е. переход общества из каменного в железный век (или в предшествующий железному веку период бронзы), приписывается благодеянию божества. У славян это был бог Сварог. Переводя на древнерусский язык византийскую легенду, киевский книжник говорит о падении с неба клещей и возникновении кузнечного промысла. При этом он находит в своей собственной мифологии имя бога, сбросившего с неба кузнечный инструмент (русский перевод Хроники Малалы).
Славянский первотворец металлических орудий, научивший людей их ковать,— Сварог, был богом солнца и огня. Своро-жич — священный огонь, почитавшийся славянами. Под 1114 г. в летописи Сварог назван отцом Дажьбога (тоже бог солнца). Так воскрешается какой-то кусочек славянской мифической генеалогии. В легенде, приведенной в «Повести временных лет»,
Дажьбог охраняет законы, установленные Сварогом и расправ-ляется с их нарушителями.11
В «Слове о полку Игореве» встречаются и «дажьбожи внуки» (певец Баян, а возможно, и вообще певцы-поэты), и «велесовы вънуче», и «стрибожи внуци». Таким образом, Дажьбог, Белее и Стрибог выступают как демиурги, т. е. всемогущие боги — творцы, и в то же время как родоначальники, знаменитые предки. Автор «Слова о полку Игореве», как и Гомер, заимствовал из мифологии богов, определяющих судьбы людей: злобного Дива, Обиду (богиня смерти и несчастий) и другие божества. В «Слове» это уже пережиточные представления тех далеких времен, когда человек казался самому себе не кузнецом своей судьбы и своей истории, а слепой игрушкой в руках сверхъестественных сил.
Отмеченные выше черты архаичных мифов доклассового общества — идеологический синкретизм, фантастичность объяснений и глубокая вера.в реальность фантазий, убежденность в том, что сверхъестественные существа являются вершителями истории, а люди — лишь пешки, полностью зависящие от их произвола, и другие черты архаичной мифологии — надолго вошли в сознание человечества. В преобразованном виде они сохранялись и в классовом обществе. Дальше мы увидим, какую роль играл рок в историографии античного мира, а вера в провидение— в средние века. Без учета архаического мифологического сознания трудно понять корни этих существенных особенностей исторической мысли.
По времени своего возникновения героический эпос значительно моложе мифологии и стадиально следовал за последней. Для того чтобы появился героический эпос, необходим был более высокий, чем в период полного господства мифологического сознания, уровень производства и знаний.
Характеризуя Грецию, которая выступает перед нами в «Илиаде», Ф. Энгельс отмечал богатство ее достижений в развитии производства. Тут и «усовершенствованные железные орудия, кузнечный мех, ручная мельница, гончарный круг, изготовление растительного масла и виноделие... повозка и боевая колесница, постройка судов из бревен и досок, зачатки архитектуры как искусства, города, окруженные зубчатыми стенами с башнями».12 В этих условиях производства ослабло чувство зависимости человека от слепых сил природы, и окрепла его вера в собственные силы. Производственный прогресс сопровождался прогрессом социальным: шел процесс разложения родового строя, развития семьи и личности, прежде всего семейной и личной собственности. Возникающий на этой ступени героический эпос расцветает в условиях военной демократии, так как война и организация для войны становятся «регулярными функциями народной жизни»,13 а воинская доблесть и воинские подвиги приобретают небывалые ранее значение и почет. Дальнейшее развитие героического эпоса падает на период раннеклассового общества и государства рабовладельческого и феодального.
Соответственно с этим исследователи подразделяют героический эпос на архаический — догосударственный и классический периода ранних государств. Разработка такой типологии эпоса и выявление его архаической формы — большая заслуга советских ученых: В. М.
В. Я- Пропп считает, что архаический эпос возникает на почве мифологии. И тут и там действуют чудовища — хозяева стихий. В то же время В. Я. Пропп противопоставляет мифы и архаический героический эпос: если для мифологии характерно представление о полной зависимости человека от хозяев стихий и поклонение им, то для героического эпоса, наоборот, типична борьба человека-богатыря с чудовищами, в которых воплощаются хозяева стихий. В героическом эпосе люди-богатыри вступают в борьбу с чудовищами и побеждают их. Когда чувство подчиненности стихиям ослабевает, появляются рассказы об активной борьбе человека с природой, со стихиями и с их хозяевами. Тенденция этих рассказов, продолжает В. Я Пропп, по существу подрывает основы мифотворчества и ведет к созданию эпоса. Персонаж мифов, отправляясь в мир, где живут всемогущие хозяева стихий, может стать по их милости чародеем. А герой эпоса вступает в борьбу с приносящими вред людям хозяевами стихий и чудовищами и одерживает над ними победу.'5
Это относится как к героям архаического эпоса, так и к героям классического эпоса. Прометей не только подарил людям огонь. В основанном на народных сказаниях «Прикованном Прометее» Эсхила герой также научил прежде неразумных людей мыслить. По словам Эсхила, Прометей передал им премудрость чисел и измыслил для них сложенье букв — мать всех искусств и основу памяти. Он приучил животных к ярму, хомуту, вьюку и впряг коней в коляски, снабдил суда льняными крыльями и погнал по морям. Легенды о Прометее включают разные временные слои и отражают как мифологические представлений о демиургах, так и эпические представления о богоборцах.
Герой-богатырь побеждал чудовищ в древнегрузинском эпосе «Амирана». Такими же победителями чудовищ являются армянские эпические богатыри—основатели Сасуна. Герои-богатыри — победители чудовищ, демонов, великанов — выступают и в архаическом эпосе других народов.
В процессе разложения первобытнообщинных, родовых отношений всевозрастающую роль в производственной и общественной жизни приобретала сначала большая, а затем малая семья. В этих условиях в числе сюжетов архаичного эпоса на одно из первых мест выдвигается добыча героем далекой невесты. В. Я. Пропп даже считает, что поиск жены (часто в потустороннем мире) является основным сюжетом раннего эпоса. Этот сюжет, в частности, фигурирует в Калевале, где архаика выступает весьма отчетливо.
На смену архаическому героическому эпосу пришел эпос классический. В какой-то мере к нему можно отнести «Илиаду» и «Одиссею», хотя эти произведения переросли рамки героического эпоса. Памятники классического героического эпоса сохранились у народов Западной Европы, тюркских и монгольских народов. К ним относится Давид Сасунский и особенно интересующие нас в настоящем курсе русские былины. Классический героический эпос возникает на той стадии общественного развития, когда союзы племен сливались в народности, складывались государства, непрестанная межродовая и межплеменная рознь трансформировалась в крупные войны, в борьбу народов с массовыми нашествиями завоевателей, а также позднее, когда на базе рабовладельческих и раннефеодальных обществ возникали могучие государства, которые вели частые войны, отражавшиеся на судьбах целых народов и приводившие к их порабощению. В пришедшем на смену архаическому классическом эпосе главное действующее лицо воин-богатырь, наделенный сверхчеловеческой силой, воинской доблестью и неукротимой энергией, которые проявляются в смертельной борьбе с иноземными и иноверными врагами.
Характеризуя черты классического эпического героя, В. М. Жирмунский отмечает, что его сила и доблесть проявляются уже в младенческом возрасте. Новорожденный Вольга Ярославич говорит своей матушке, чтобы она не пеленала его в пелену черевчатую, а пеленала в крепкие латы булатные, на голову клала злат шелом, а во праву руку — палицу весом во триста пуд. А Давид Сасунский так вырастал по дням, как обычные дети растут по годам. Эпические герои были почти неуязвимы. У Ахилеса уязвимое место — лишь пята; Илье Муромцу калики перехожие говорили:
Смерть тебе на бою не писана, Бейся-ратися со всяким богатырем И со всею поляницею удалою; Только не выходи драться с Святогором-богатырем.
Подстать герою его конь, палица, меч, лук. Косматенький, бурый «немудреный» жеребчик, купленый у мужика, превращается под Ильей в коня богатырского, который «с горы на гору перескакивает». Подобные черты характерны для героев эпоса и Запада, и Востока.
В. М. Жирмунский перечисляет историко-типологические схождения в биографиях эпических героев Востока и Запада, К ним относится «чудесное рождение героя, его сказочно быстрый рост («не по дням, а по часам»), раннее проявление его богатырской силы (первый подвиг), магическая неуязвимость, выбор коня, его поимка и укрощение, богатырский конь как помощник героя, добыча богатырского оружия» и т. д.'6
При всей гиперболичности и неправдоподобности силы и могущества эпических богатырей их подвиги символизируют действительную борьбу народа с иноземными врагами. А в единоборстве и битвах богатырей, в их «богатырских заставах* опоэтизированы действительные защита рубежей, борьба наро дов и воинов — участников этой борьбы.
В былинах фигурируют такие чудовища, пришедшие из архаического эпоса, как Идолище поганое, Соловей-разбойник, Змей-Горыныч. Но Соловей-разбойник, буйствовавший на путях в стольный город Киев, сохраняет уже мало черт мифического чудовища. Лишь иногда особенности архаических демонов и чудовищ заметны в облике врага, с которым сражаются богатыри классического эпоса. В то же время в них проступают черты действительных исторических врагов.
Тема сватовства или борьбы с чудовищами сохраняется в классическом эпосе, но не находит в нем дальнейшего развития или совершенствования. Сама жизнь требует новых тем, нового содержания.17 Содержанием нового эпоса становятся исторические потрясения и прежде всего великие войны, завоевания и порабощения народов, которые коренным образом отличаются от повседневной и потому плохо входящей в сознание поколений междоусобицы родов и племен периода, предшествующего эпохе «военной демократии» и ранних государств.
Произведения героического эпоса, возникшие на стадии военной демократии, сохраняли присущие этой эпохе патриархальные отношения между предводителями союзов племен и царями ранних государственных образований и народом. Патриархальная простота отношений, совместные пиры и даже разногласия между героями эпоса и царями, королями, князьями-проявляются в «Илиаде», русских былинах и в эпических произведениях других народов.
Д, С. Лихачев считает существенной особенностью русских былин Киевского цикла патриархальные отношения Владимира и состоящей у него на службе дружины богатырей. В какой мере Киевской Руси была присуща патриархальность? Это вопрос спорный, отмечает Д. С. Лихачев. Но в представлении «былинников» это была эпическая эпоха.18 Решение вопроса, поставленного исследователем древнерусской литературы, осложняется тем, что произведения героического эпоса трансформировались в государствах с относительно развитой классовой структурой. И тут эпическая патриархальность уступала, вернее частично уступала, место проявлениям классовых противоречий. Такие проявления мы находим и в былинах Киевского цикла. Речь идет о конфликтах богатырей с боярами и купцами, окружавшими князя Владимира, и особенно о конфликте князя с Ильей Муромцем. Этот конфликт Максим Горький называл «бунтом Ильи против Владимира».
Для героического эпоса Киевского цикла, как и для героического эпоса других народов, характерна не только патриархальность, но и патриотизм. Оба слова происходят от латинского pater — отец. Первоначально патриотизм был чувством любви к своему роду, племени, затем, по мере образования союзов племен и их перерастания в народности, патриархальное чувство любви к своему род' — племени оазпасталось до чувства любви к народности — народу. Героический эпос Киевского цикла исполнен такой любви, готовности защищать народ от иноземных врагов — половцев, а затем татар. В борьбе с ними былинные богатыри совершают свои героические поступки.
Мы уже говорили что понимание того, как события строго соотносятся друг с другом во времени, сравнительно поздно становится достоянием человеческого сознания; мы видели, что На ранней стадии сознания люди плохо еще различали, что происходило вчера и что происходило позавчера. Лишь постепенно человек научился располагать события в едином линейном временном ряду. В героическом классическом эпосе в понимании категории времени несомненен прогресс, по сравнению с мифологией и архаическим эпосом.
Но в былинах события, отстоящие одно от другого на целое столетие, могут отразиться как одновременно происходящие. В героическом эпосе, да и в ряде других фольклорных жанров, время как бы замкнуто. Оно начинается и заканчивается в самом произведении. В сказках время столь же неопределенно, как и пространство: «В некотором царстве, в некотором государстве жил да был...». В героическом эпосе, наоборот, фигурирует определенное историческое время (княжение Владимира Святославовича, время Карла Великого и т. д.). Только тут речь идет о какой-то идеальной старине, которая занимает как бы «островное положение». Время здесь замкнуто сюжетом и не выходит за сюжетные рамки.19
Реальные события окрашиваются в былинах в фантастические краски; а реальные свойства героев приобретают гиперболичную форму. Иногда в былинах желаемое выдается за действительное. Так, народ пел о победе над татарами тогда, когда, победа еще не пришла.20 Героев эпоса трудно, а порой и невозможно идентифицировать с реальными историческими личностями, и, во всяком случае, их нельзя считать достоверными портретами исторических героев.21 И все же классический героический эпос не столь фантастичен, как мифы и архаический эпос. Сюжеты его связаны с крупными событиями в жизни народов, а категория времени ближе к историческому времени.
Эпос, как и мифология, прожили долгую жизнь. Многие произведения героического эпоса возникли позже, чем появились исторические произведения. Это, в частности, относится к поздним былинам, которые моложе первых летописей. И все же стадиально героический эпос старше историзма. А его древней' шие произведения были важным шагом от мифологии к историзму. То же следует сказать и о жанрах прозаического фольклора, содержащих рассказы о прошлом.
По мнению В. К. Соколовой, видного специалиста по прозаичному фольклору, рассказы о прошлом принадлежат одному из первоначальных видов словесного творчества.22 Подобно мифам и героическому эпосу, эти рассказы складывались на разных ступенях общественного развития. Более ранние из них возникали еще в условиях родового строя и могут быть обозначены как родо-племенные сказания. В условиях раннеклассового общества и ранних государств на основе родо-племенных сказаний появляются исторические предания, занявшие прочное место в фольклоре народов и прожившие долгую многовековую " жизнь. Названные жанры можно проследить на материалах древнерусской народности.
В доисторическое время на Руси чтили родоначальников и поклонялись чуру — щуру, роду, роженице. И после принятия христианства культ предков долго не исчезал. В источнике' XII в. «Вопрошании Кириковом» говорится, что «роженицам крают хлебы, и сыры, и мед», т. е. приносят жертвы прародительницам. Особенно живучая вера в домового своими корнями Тоже уходит в религию родового общества. Однако в тех родо-племенных сказаниях, которые услышал в XI в. и счел возможным записать летописец, предки племен уже лишены сверхъестественных божественных черт.
Говоря о происхождении племен радимичей и вятичей, лето-
. писец приводит предание о двух братьях из рода ляхов: «...и при-шедъша седоста Радим на Съжю и прозвашася радимичи,
, а Вятъко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи».23 Анализ языка в районе рек Сожи и Оки привел А. А. Шахматова к заключению, что переселение с Запада тут действительно имело место. Сказание о братьях Радиме и Вятко символизировало действительную этническую близость радимичей и вятичей между собой и с западными славянами. Сказания о братьях, от которых произошли родственные племена, сохранились в фольклоре разных народов.
К числу родо-племенных сказаний, попавших на страницы летописей, Д. С. Лихачев относит сведения о расселении славяни движении восточно-славянских племен с Дуная на север,
летописный рассказ об основании Киева тремя братьями Кием, Щеком и Хоривом и их сестрой Лыбедью и др. Интересно отметить, что эти сказания, как и сказание о Радиме и Вятко, содержали вместе с легендарными элементами зерно истины.
Придунавье не было прародиной славян. Но предание, введенное в летопись, отражает реальный процесс прихода большей части восточных славян в бассейн Днепра и Волхова с юга. Раскопками Киева установлено, что город образовался путем слияния трех урочищ, расположенных на трех холмах. И этот реальный процесс преобразовался в предании.
Летопись сохранила заимствованные из фольклора известия, которые трудно отнести к разряду родо-племенных сказаний, поскольку в них речь идет о жизни ранних государств. В. К. Соколова относит эти произведения фольклора к разряду исторических преданий, а самые исторические предания определяет как «устные прозаические рассказы о значительных событиях и лицах прошлого». Племенные сказания о родоначальниках сменяются в ранних государствах преданиями об основателях династии и об образовании государств. А вымышленные персонажи сменяются историческими. К числу таких преданий относится рассказ о смерти князя Олега от укуса змеи, рассказы о мести княгини Ольги древлянам.
Персонажами этих и других исторических преданий являлись реальные князья или другие лица, стоявшие во главе государств. В отличие от былинных героев, герои исторических преданий не обладали сверхъестественной физической силой, а события развертывались так, как они действительно могли происходить.28 В исторических преданиях наблюдается стремление связать повествование с хорошо известными городами, селами, точно локализовать их. Наблюдается стремление подкрепить достоверность происшествия ссылкой на пословицу или "притчу.
Тем не менее события, о которых повествуется в исторических преданиях, не являются обязательно пересказом реальных фактов. Герои этих событий (даже в поздних преданиях) могут обладать способностями, превышающими естественные возможности людей. В них происходят, чудеса, чудесные- предзнамено-* вания или предсказания (например, предсказание волхвоь о смерти Олега). Наконец, самый сюжет предания оказывается иногда целиком вымышленным.29 И все же из всех жанров фольклора исторические предания теснее остальных примыкают к собственно историческим произведениям.
Что же касается классического героического эпоса и исторических преданий раннеклассовых обществ, то они жили одновременно и рядом с историографией.
Первые известные нам памятники письменности, отражающие события прошлого человеческого общества, возникли в Древнем Египте около пяти тысяч лет тому назад. А возраст человечества, как показывают современные исследования, насчитывает миллионы лет. Какие же представления о своем прошлом были присущи людям до возникновения писаной истории или в доисторическую эпоху? О некоторых из этих представлений мы можем судить по данным археологии, этнографии и фольклористики, прежде всего по известным нам мифам. «Мифотворчество,— как справедливо замечает И. М. Дьяконов,— это важнейшее явление в культурной жизни человечества, явление, господствовавшее над его духовной жизнью в течение десятков и сотен тысяч лет».
Человеческое познание развивалось из незнания, и чем уже была сфера познанного, тем больше места оставалось для фантастических объяснений. Еще античный историк Тацит считал, что изумленные умы легко поддаются суеверию, а исследователь XVIII в. X. Г. Гейне говорил, что «основой всей мифологии является незнание причин явлений».3 Ф. Энгельс, вскрывая корни религиозных представлений, заметил, что «религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни». «В начале истории,— продолжал далее Энгельс,— объектами этого отражения являются прежде всего силы природы... Но вскоре, наряду с силами природы, вступают в действие также и общественные силы,— силы, которые противостоят человеку в качестве столь же чуждых и первоначально столь же необъяснимых для него, как и силы природы». Сюда прежде всего относились набеги чужих племен и похищение женщин.
Итак, важнейшей чертой архаического сознания являлось стремление объяснить явления природной и общественной жизни действием сверхъестественных сил, богов и демонов. Они-то и являлись основными действующими лицами древних религий и древних мифов. Фантастические сверхъестественные существа, от которых зависели явления окружающего мира, считались реально существующими, а мифы и легенды принимались за правду, как бы они ни были неправдоподобны. М. И. Стеблин-Каменский определяет мифологию как творчество, при котором фантазия принимается за реальность.5
Важной чертой архаического сознания, проявляемого в первобытной мифологии, является идеологический синкретизм. Он характеризовался нерасчлененностью представлений о природе и обществе. Появление солнца и других элементов природы трактуется в мифах как результат деятельности тех же самых творцов-демиургов, что и появление огнедобывания, кузнечного промысла и других элементов человеческой культуры. Мифы, таким образом, являются отдаленными предшественниками как естествознания, так и общественных знаний, и в частности исторических.
Идеологический синкретизм первобытной мифологии заключался не только в нерасчлененности представлений о природе и обществе. Не было расчленения и между этими представлениями, искусством и религиозными верованиями. Наделенные сверхъестественным могуществом мифические существа обожествлялись и становились предметом религиозного преклонения. В стадиально архаичных мифах выступали первопредки племени, которые иногда наделялись антропоморфными, иногда зооморфными чертами. Но как бы мифические первопредки ни были похожи на людей или животных, они представлялись существами сверхъестественными: творцами человека, элементов окружающей его природы и освоенной им культуры.
Приведем примеры фантастических представлений стадиально архаичных мифов о первопредках-демиургах. У коренных народностей Северо-Восточной Азии и северо-западного побережья Северной Америки сохранились сказания о Вороне. Он выступает как творец окружающего мира и в то же время как родоначальник-первопредок. Ворон делал китов, собак, оленей, птиц, участвовал в создании человека и учил его говорить, добывать огонь. У коряков и ительменов Ворон выступает далеким предком, от которого пошли «настоящие люди» (т. е. коряки или ительмены). Мифы о Вороне, добывшем солнечный и лунный свет, есть и у ряда индейских племен Северной Америки.
Черты демиурга — творца людей и культуры — выступают в некоторых мифах о Прометее. В них рассказывается, что Прометей вылепил людей из глины или что он украсил и наделил талантами созданные богами несовершенные существа.
Представление о мироздании как о творении сверхъестественных существ, богов было связано с неумением первобытного человека уловить процессы развития в природе и обществе. Все, что человек видел, казалось ему актом единомоментного сотворения. Изучение мифов народов Северо-Восточной Азии, Северной Америки, как и других регионов, показывает, что на ранних ступенях развития общества взрослые, подобно детям, очень интересовались своим происхождением и происхождением окружающей среды, і Мифы и легенды, создаваемые людьми первобытного общества, давали ответы на вопросы о происхождении первого огня, первого копья, первого дома, как и первого человека, земли и солнца. Е. М. Мелетинский называет мифическую эпоху эпохой первопредметов и перводействий. То обстоятельство, что мифы сложились в эпоху первобытнообщинного строя, оказало на них всестороннее воздействие. Человек еще не выделял себя как индивидуальность из общины. И в древнейших мифах индивидуальными особенностями и чертами наделены боги и другие сверхъестественные существа. Люди же в мифах обладают только групповой индивидуальностью (например, карлики, великаны). Внутри коллектива (общины) они отличаются лишь собственными именами. Эта невыделенность личности — существенная черта древней общинной организации и возникших на ее основе мифов.
Иначе, чем в наше время, воспринималась людьми первобытного общества категория времени. Представление ребенка о времени не отличается отчетливостью. Прошлое для него — это все, что было ранее настоящего. Дифференциация прошедшего времени приходит в его сознание лишь постепенно. По мнению этнографов, нечто сходное происходит с развитием понятия времени у экономически и социально отставших в своем развитии народов.
Переходя к представлениям древних славян, заметим, что они, как и другие народы, прошли через свою эпоху мифотворчества. Но после принятия христианства древние мифы, как и древние языческие верования, преследовались церковью. Поэтому в литературе Киевской Руси о них почти не упоминали («срама ради»). В славянской мифологии, как и в мифах других народов, возникновение металлургии и металлообработки, т. е. переход общества из каменного в железный век (или в предшествующий железному веку период бронзы), приписывается благодеянию божества. У славян это был бог Сварог. Переводя на древнерусский язык византийскую легенду, киевский книжник говорит о падении с неба клещей и возникновении кузнечного промысла. При этом он находит в своей собственной мифологии имя бога, сбросившего с неба кузнечный инструмент (русский перевод Хроники Малалы).
Славянский первотворец металлических орудий, научивший людей их ковать,— Сварог, был богом солнца и огня. Своро-жич — священный огонь, почитавшийся славянами. Под 1114 г. в летописи Сварог назван отцом Дажьбога (тоже бог солнца). Так воскрешается какой-то кусочек славянской мифической генеалогии. В легенде, приведенной в «Повести временных лет»,
Дажьбог охраняет законы, установленные Сварогом и расправ-ляется с их нарушителями.11
В «Слове о полку Игореве» встречаются и «дажьбожи внуки» (певец Баян, а возможно, и вообще певцы-поэты), и «велесовы вънуче», и «стрибожи внуци». Таким образом, Дажьбог, Белее и Стрибог выступают как демиурги, т. е. всемогущие боги — творцы, и в то же время как родоначальники, знаменитые предки. Автор «Слова о полку Игореве», как и Гомер, заимствовал из мифологии богов, определяющих судьбы людей: злобного Дива, Обиду (богиня смерти и несчастий) и другие божества. В «Слове» это уже пережиточные представления тех далеких времен, когда человек казался самому себе не кузнецом своей судьбы и своей истории, а слепой игрушкой в руках сверхъестественных сил.
Отмеченные выше черты архаичных мифов доклассового общества — идеологический синкретизм, фантастичность объяснений и глубокая вера.в реальность фантазий, убежденность в том, что сверхъестественные существа являются вершителями истории, а люди — лишь пешки, полностью зависящие от их произвола, и другие черты архаичной мифологии — надолго вошли в сознание человечества. В преобразованном виде они сохранялись и в классовом обществе. Дальше мы увидим, какую роль играл рок в историографии античного мира, а вера в провидение— в средние века. Без учета архаического мифологического сознания трудно понять корни этих существенных особенностей исторической мысли.
По времени своего возникновения героический эпос значительно моложе мифологии и стадиально следовал за последней. Для того чтобы появился героический эпос, необходим был более высокий, чем в период полного господства мифологического сознания, уровень производства и знаний.
Характеризуя Грецию, которая выступает перед нами в «Илиаде», Ф. Энгельс отмечал богатство ее достижений в развитии производства. Тут и «усовершенствованные железные орудия, кузнечный мех, ручная мельница, гончарный круг, изготовление растительного масла и виноделие... повозка и боевая колесница, постройка судов из бревен и досок, зачатки архитектуры как искусства, города, окруженные зубчатыми стенами с башнями».12 В этих условиях производства ослабло чувство зависимости человека от слепых сил природы, и окрепла его вера в собственные силы. Производственный прогресс сопровождался прогрессом социальным: шел процесс разложения родового строя, развития семьи и личности, прежде всего семейной и личной собственности. Возникающий на этой ступени героический эпос расцветает в условиях военной демократии, так как война и организация для войны становятся «регулярными функциями народной жизни»,13 а воинская доблесть и воинские подвиги приобретают небывалые ранее значение и почет. Дальнейшее развитие героического эпоса падает на период раннеклассового общества и государства рабовладельческого и феодального.
Соответственно с этим исследователи подразделяют героический эпос на архаический — догосударственный и классический периода ранних государств. Разработка такой типологии эпоса и выявление его архаической формы — большая заслуга советских ученых: В. М.
В. Я- Пропп считает, что архаический эпос возникает на почве мифологии. И тут и там действуют чудовища — хозяева стихий. В то же время В. Я. Пропп противопоставляет мифы и архаический героический эпос: если для мифологии характерно представление о полной зависимости человека от хозяев стихий и поклонение им, то для героического эпоса, наоборот, типична борьба человека-богатыря с чудовищами, в которых воплощаются хозяева стихий. В героическом эпосе люди-богатыри вступают в борьбу с чудовищами и побеждают их. Когда чувство подчиненности стихиям ослабевает, появляются рассказы об активной борьбе человека с природой, со стихиями и с их хозяевами. Тенденция этих рассказов, продолжает В. Я Пропп, по существу подрывает основы мифотворчества и ведет к созданию эпоса. Персонаж мифов, отправляясь в мир, где живут всемогущие хозяева стихий, может стать по их милости чародеем. А герой эпоса вступает в борьбу с приносящими вред людям хозяевами стихий и чудовищами и одерживает над ними победу.'5
Это относится как к героям архаического эпоса, так и к героям классического эпоса. Прометей не только подарил людям огонь. В основанном на народных сказаниях «Прикованном Прометее» Эсхила герой также научил прежде неразумных людей мыслить. По словам Эсхила, Прометей передал им премудрость чисел и измыслил для них сложенье букв — мать всех искусств и основу памяти. Он приучил животных к ярму, хомуту, вьюку и впряг коней в коляски, снабдил суда льняными крыльями и погнал по морям. Легенды о Прометее включают разные временные слои и отражают как мифологические представлений о демиургах, так и эпические представления о богоборцах.
Герой-богатырь побеждал чудовищ в древнегрузинском эпосе «Амирана». Такими же победителями чудовищ являются армянские эпические богатыри—основатели Сасуна. Герои-богатыри — победители чудовищ, демонов, великанов — выступают и в архаическом эпосе других народов.
В процессе разложения первобытнообщинных, родовых отношений всевозрастающую роль в производственной и общественной жизни приобретала сначала большая, а затем малая семья. В этих условиях в числе сюжетов архаичного эпоса на одно из первых мест выдвигается добыча героем далекой невесты. В. Я. Пропп даже считает, что поиск жены (часто в потустороннем мире) является основным сюжетом раннего эпоса. Этот сюжет, в частности, фигурирует в Калевале, где архаика выступает весьма отчетливо.
На смену архаическому героическому эпосу пришел эпос классический. В какой-то мере к нему можно отнести «Илиаду» и «Одиссею», хотя эти произведения переросли рамки героического эпоса. Памятники классического героического эпоса сохранились у народов Западной Европы, тюркских и монгольских народов. К ним относится Давид Сасунский и особенно интересующие нас в настоящем курсе русские былины. Классический героический эпос возникает на той стадии общественного развития, когда союзы племен сливались в народности, складывались государства, непрестанная межродовая и межплеменная рознь трансформировалась в крупные войны, в борьбу народов с массовыми нашествиями завоевателей, а также позднее, когда на базе рабовладельческих и раннефеодальных обществ возникали могучие государства, которые вели частые войны, отражавшиеся на судьбах целых народов и приводившие к их порабощению. В пришедшем на смену архаическому классическом эпосе главное действующее лицо воин-богатырь, наделенный сверхчеловеческой силой, воинской доблестью и неукротимой энергией, которые проявляются в смертельной борьбе с иноземными и иноверными врагами.
Характеризуя черты классического эпического героя, В. М. Жирмунский отмечает, что его сила и доблесть проявляются уже в младенческом возрасте. Новорожденный Вольга Ярославич говорит своей матушке, чтобы она не пеленала его в пелену черевчатую, а пеленала в крепкие латы булатные, на голову клала злат шелом, а во праву руку — палицу весом во триста пуд. А Давид Сасунский так вырастал по дням, как обычные дети растут по годам. Эпические герои были почти неуязвимы. У Ахилеса уязвимое место — лишь пята; Илье Муромцу калики перехожие говорили:
Подстать герою его конь, палица, меч, лук. Косматенький, бурый «немудреный» жеребчик, купленый у мужика, превращается под Ильей в коня богатырского, который «с горы на гору перескакивает». Подобные черты характерны для героев эпоса и Запада, и Востока.
В. М. Жирмунский перечисляет историко-типологические схождения в биографиях эпических героев Востока и Запада, К ним относится «чудесное рождение героя, его сказочно быстрый рост («не по дням, а по часам»), раннее проявление его богатырской силы (первый подвиг), магическая неуязвимость, выбор коня, его поимка и укрощение, богатырский конь как помощник героя, добыча богатырского оружия» и т. д.'6
При всей гиперболичности и неправдоподобности силы и могущества эпических богатырей их подвиги символизируют действительную борьбу народа с иноземными врагами. А в единоборстве и битвах богатырей, в их «богатырских заставах* опоэтизированы действительные защита рубежей, борьба наро дов и воинов — участников этой борьбы.
В былинах фигурируют такие чудовища, пришедшие из архаического эпоса, как Идолище поганое, Соловей-разбойник, Змей-Горыныч. Но Соловей-разбойник, буйствовавший на путях в стольный город Киев, сохраняет уже мало черт мифического чудовища. Лишь иногда особенности архаических демонов и чудовищ заметны в облике врага, с которым сражаются богатыри классического эпоса. В то же время в них проступают черты действительных исторических врагов.
Тема сватовства или борьбы с чудовищами сохраняется в классическом эпосе, но не находит в нем дальнейшего развития или совершенствования. Сама жизнь требует новых тем, нового содержания.17 Содержанием нового эпоса становятся исторические потрясения и прежде всего великие войны, завоевания и порабощения народов, которые коренным образом отличаются от повседневной и потому плохо входящей в сознание поколений междоусобицы родов и племен периода, предшествующего эпохе «военной демократии» и ранних государств.
Произведения героического эпоса, возникшие на стадии военной демократии, сохраняли присущие этой эпохе патриархальные отношения между предводителями союзов племен и царями ранних государственных образований и народом. Патриархальная простота отношений, совместные пиры и даже разногласия между героями эпоса и царями, королями, князьями-проявляются в «Илиаде», русских былинах и в эпических произведениях других народов.
Д, С. Лихачев считает существенной особенностью русских былин Киевского цикла патриархальные отношения Владимира и состоящей у него на службе дружины богатырей. В какой мере Киевской Руси была присуща патриархальность? Это вопрос спорный, отмечает Д. С. Лихачев. Но в представлении «былинников» это была эпическая эпоха.18 Решение вопроса, поставленного исследователем древнерусской литературы, осложняется тем, что произведения героического эпоса трансформировались в государствах с относительно развитой классовой структурой. И тут эпическая патриархальность уступала, вернее частично уступала, место проявлениям классовых противоречий. Такие проявления мы находим и в былинах Киевского цикла. Речь идет о конфликтах богатырей с боярами и купцами, окружавшими князя Владимира, и особенно о конфликте князя с Ильей Муромцем. Этот конфликт Максим Горький называл «бунтом Ильи против Владимира».
Для героического эпоса Киевского цикла, как и для героического эпоса других народов, характерна не только патриархальность, но и патриотизм. Оба слова происходят от латинского pater — отец. Первоначально патриотизм был чувством любви к своему роду, племени, затем, по мере образования союзов племен и их перерастания в народности, патриархальное чувство любви к своему род' — племени оазпасталось до чувства любви к народности — народу. Героический эпос Киевского цикла исполнен такой любви, готовности защищать народ от иноземных врагов — половцев, а затем татар. В борьбе с ними былинные богатыри совершают свои героические поступки.
Мы уже говорили что понимание того, как события строго соотносятся друг с другом во времени, сравнительно поздно становится достоянием человеческого сознания; мы видели, что На ранней стадии сознания люди плохо еще различали, что происходило вчера и что происходило позавчера. Лишь постепенно человек научился располагать события в едином линейном временном ряду. В героическом классическом эпосе в понимании категории времени несомненен прогресс, по сравнению с мифологией и архаическим эпосом.
Но в былинах события, отстоящие одно от другого на целое столетие, могут отразиться как одновременно происходящие. В героическом эпосе, да и в ряде других фольклорных жанров, время как бы замкнуто. Оно начинается и заканчивается в самом произведении. В сказках время столь же неопределенно, как и пространство: «В некотором царстве, в некотором государстве жил да был...». В героическом эпосе, наоборот, фигурирует определенное историческое время (княжение Владимира Святославовича, время Карла Великого и т. д.). Только тут речь идет о какой-то идеальной старине, которая занимает как бы «островное положение». Время здесь замкнуто сюжетом и не выходит за сюжетные рамки.19
Реальные события окрашиваются в былинах в фантастические краски; а реальные свойства героев приобретают гиперболичную форму. Иногда в былинах желаемое выдается за действительное. Так, народ пел о победе над татарами тогда, когда, победа еще не пришла.20 Героев эпоса трудно, а порой и невозможно идентифицировать с реальными историческими личностями, и, во всяком случае, их нельзя считать достоверными портретами исторических героев.21 И все же классический героический эпос не столь фантастичен, как мифы и архаический эпос. Сюжеты его связаны с крупными событиями в жизни народов, а категория времени ближе к историческому времени.
Эпос, как и мифология, прожили долгую жизнь. Многие произведения героического эпоса возникли позже, чем появились исторические произведения. Это, в частности, относится к поздним былинам, которые моложе первых летописей. И все же стадиально героический эпос старше историзма. А его древней' шие произведения были важным шагом от мифологии к историзму. То же следует сказать и о жанрах прозаического фольклора, содержащих рассказы о прошлом.
По мнению В. К. Соколовой, видного специалиста по прозаичному фольклору, рассказы о прошлом принадлежат одному из первоначальных видов словесного творчества.22 Подобно мифам и героическому эпосу, эти рассказы складывались на разных ступенях общественного развития. Более ранние из них возникали еще в условиях родового строя и могут быть обозначены как родо-племенные сказания. В условиях раннеклассового общества и ранних государств на основе родо-племенных сказаний появляются исторические предания, занявшие прочное место в фольклоре народов и прожившие долгую многовековую " жизнь. Названные жанры можно проследить на материалах древнерусской народности.
В доисторическое время на Руси чтили родоначальников и поклонялись чуру — щуру, роду, роженице. И после принятия христианства культ предков долго не исчезал. В источнике' XII в. «Вопрошании Кириковом» говорится, что «роженицам крают хлебы, и сыры, и мед», т. е. приносят жертвы прародительницам. Особенно живучая вера в домового своими корнями Тоже уходит в религию родового общества. Однако в тех родо-племенных сказаниях, которые услышал в XI в. и счел возможным записать летописец, предки племен уже лишены сверхъестественных божественных черт.
Говоря о происхождении племен радимичей и вятичей, лето-
. писец приводит предание о двух братьях из рода ляхов: «...и при-шедъша седоста Радим на Съжю и прозвашася радимичи,
, а Вятъко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи».23 Анализ языка в районе рек Сожи и Оки привел А. А. Шахматова к заключению, что переселение с Запада тут действительно имело место. Сказание о братьях Радиме и Вятко символизировало действительную этническую близость радимичей и вятичей между собой и с западными славянами. Сказания о братьях, от которых произошли родственные племена, сохранились в фольклоре разных народов.
К числу родо-племенных сказаний, попавших на страницы летописей, Д. С. Лихачев относит сведения о расселении славяни движении восточно-славянских племен с Дуная на север,
летописный рассказ об основании Киева тремя братьями Кием, Щеком и Хоривом и их сестрой Лыбедью и др. Интересно отметить, что эти сказания, как и сказание о Радиме и Вятко, содержали вместе с легендарными элементами зерно истины.
Летопись сохранила заимствованные из фольклора известия, которые трудно отнести к разряду родо-племенных сказаний, поскольку в них речь идет о жизни ранних государств. В. К. Соколова относит эти произведения фольклора к разряду исторических преданий, а самые исторические предания определяет как «устные прозаические рассказы о значительных событиях и лицах прошлого». Племенные сказания о родоначальниках сменяются в ранних государствах преданиями об основателях династии и об образовании государств. А вымышленные персонажи сменяются историческими. К числу таких преданий относится рассказ о смерти князя Олега от укуса змеи, рассказы о мести княгини Ольги древлянам.
Персонажами этих и других исторических преданий являлись реальные князья или другие лица, стоявшие во главе государств. В отличие от былинных героев, герои исторических преданий не обладали сверхъестественной физической силой, а события развертывались так, как они действительно могли происходить.28 В исторических преданиях наблюдается стремление связать повествование с хорошо известными городами, селами, точно локализовать их. Наблюдается стремление подкрепить достоверность происшествия ссылкой на пословицу или "притчу.
Тем не менее события, о которых повествуется в исторических преданиях, не являются обязательно пересказом реальных фактов. Герои этих событий (даже в поздних преданиях) могут обладать способностями, превышающими естественные возможности людей. В них происходят, чудеса, чудесные- предзнамено-* вания или предсказания (например, предсказание волхвоь о смерти Олега). Наконец, самый сюжет предания оказывается иногда целиком вымышленным.29 И все же из всех жанров фольклора исторические предания теснее остальных примыкают к собственно историческим произведениям.
Что же касается классического героического эпоса и исторических преданий раннеклассовых обществ, то они жили одновременно и рядом с историографией.
