Маркс Економічно-філософські рукописи (1844)

[........] [XL] образует проценты на его капитал [47]. Таким образом, в лице рабочего субъективно существует то, что капитал есть полностью потерявший себя человек, подобно тому как в лице капитала объективно существует то, что труд есть человек, потерявший самого себя. Но рабочий имеет несчастье быть живым и потому испытывающим нужду капиталом, который в тот момент, когда он не работает, теряет свои проценты, и тем самым и свое существование. В качестве капитала стоимость рабочего возрастает в зависимости от спроса и предложения, да и физически его существование, его жизнь рассматривались и рассматриваются как предложение товара, как это происходит с любым другим товаром. Рабочий производит капитал, капитал производит рабочего, следовательно, рабочий производит самого себя, и продуктом всего этого движения является человек как рабочий, как товар. Человек есть уже только рабочий, и в качестве рабочего он обладает лишь темп человеческими свойствами, которые нужны чужому для него капиталу. А так как капитал и рабочий друг другу чужды и потому находятся в безразличных, внешних и случайных взаимоотношениях, то эта отчужденность должна выступать также и реально. Поэтому, как только капиталу вздумается – в силу необходимости или произвола – перестать существовать для рабочего, сам рабочий перестает существовать для себя: у него нет работы, а потому нет и заработной платы, и так как он обладает существованием не как человек, а как рабочий, то его преспокойно можно похоронить, дать ему умереть с голоду и т.д. Рабочий только тогда существует как рабочий, когда он является для себя капиталом, и он только тогда является капиталом, когда для него имеется налицо какой-нибудь капитал. Существование капитала есть его существование, его жизнь, подобно тому как оно определяет содержание его жизни безразличным для него способом. Поэтому политическая экономия не знает незанятого рабочего, не знает человека труда, поскольку он оказывается вне этой сферы трудовых отношений. Плут, мошенник, нищий, безработный; умирающий с голоду, нищенствующий и совершающий преступления человек труда, все это – фигуры, существующие не для политической экономии, а только для других глаз, для глаз врача, судьи, могильщика, надзирателя за бедными и т.д.; это призраки, витающие вне сферы политической экономии. Вот почему потребности рабочего превращаются для нее только в потребность содержать его во время работы, и притом лишь постольку, поскольку это необходимо для того, чтобы рабочее поколение не вымерло. В силу этого заработная плата имеет совершенно тот же смысл, как и содержание, сохранение в исправности любого другого производительного инструмента, как потребление капитала вообще, которое необходимо для воспроизводства капитала вместе с процентами, или как смазочное масло, применяемое для колес, чтобы поддерживать их движение. Вот почему заработная плата принадлежит к числу необходимых издержек капитала и капиталиста и не должна выходить за рамки этой необходимости. Поэтому вполне последовательным был образ действий английских фабрикантов, которые до нового закона о бедных, введенного в 1834 г. [48], вычитали из заработной платы рабочего те общественные благотворительные пособия, которые рабочий получал за счет налога в пользу бедных, и рассматривали их как составную часть заработной платы.



Производство производит человека не только в качестве товара, не только человека-товар, человека с определением товара, оно производит его, сообразно этому определению, как существо и духовно и физически обесчеловеченное. – Аморальность, вырождение, отупение и рабочих и капиталистов. – Продукт этого производства есть товар, обладающий сознанием и самостоятельной деятельностью,.. человек-товар... Крупный шаг вперед, сделанный Рикардо, Миллем и т.д. по сравнению со Смитом и Сэем, заключается в том, что вопрос о бытии человека – большей или меньшей человеческой производительности этого товара – они объявили безразличным и даже вредным. С их точки зрения подлинной целью производства является не то, сколько рабочих капитал содержит, а то, сколько процентов он приносит, этой целью является сумма ежегодных сбережений. Точно так же крупным и последовательным шагом вперед со стороны новейшей [XLI] английской политической экономии [4] было то, что, возведя труд в единственный принцип политической экономии, она вместе с тем с полной ясностью вскрыла обратную пропорциональность между заработной платой и процентами на капитал, показав, что капиталист, как правило, может повысить свой доход только путем снижения заработной платы, и наоборот. Не обсчитывание потребителя, а обоюдное обсчитывание капиталиста и рабочего есть нормальное взаимоотношение. Отношение частной собственности содержит в себе в скрытом виде отношение частной собственности как труда и ее отношение как капитала, а также отношение обоих этих выражений друг к другу. Производство человеческой деятельности как труда, т.е. деятельности совершенно чуждой себе, человеку и природе, и потому совершенно чуждой сознанию и жизненному проявлению, абстрактное существование человека исключительно лишь как человека труда, который поэтому ежедневно может скатиться из своего заполненного ничто в абсолютное ничто, в свое общественное и потому действительное небытие. Как и, с другой стороны, производство предмета человеческой деятельности как капитала, где стерта всякая природная и общественная определенность предмета и где частная собственность утратила свои природные и общественные качества (стало быть, утратила все политические и социальные иллюзии и не имеет даже видимости человеческих отношений), один и тот же капитал в самых разнообразных формах природного и общественного бытия остается одним и тем же, совершенно безразличным к своему действительному содержанию – эта противоположность труда и капитала, будучи доведена до крайности, неизбежно становится высшим пунктом, высшей ступенью и гибелью всего отношения.

Поэтому опять-таки большим достижением новейшей английской политической экономии является то, что она определила земельную ренту как разницу между процентами с самой плохой обрабатываемой земли и самой хорошей, вскрыла романтические представления земельного собственника – его мнимую социальную важность и мнимую идентичность его интересов и интересов общества, как это еще утверждает, следуя за физиократами, Адам Смит [37], она предвосхитила и подготовила то реальное движение, которое превратит земельного собственника в самого обыкновенного, прозаического капиталиста, и тем самым упростит и заострит противоположность и вместе с тем ускорит ее уничтожение. Земля как земля, земельная рента как земельная рента тем самым утратили свое сословное отличие и превратились в ничего не говорящие или, лучше сказать, говорящие только языком денег капитал и проценты. Различие между капиталом и землей, между прибылью и земельной рентой, между ними обоими и заработной платой, между промышленностью и земледелием, между недвижимой и движимой частной собственностью есть различие все еще историческое, а не заложенное в самой сущности вещи. Это различие представляет собой исторически фиксированный момент образования и возникновения противоположности между капиталом и трудом. В промышленности и т.д. в противоположность недвижимой земельной собственности выражены лишь способ возникновения и та противоположность по отношению к земледелию, в которой развивалась промышленность. В качестве особого вида труда, в качестве существенного, важного, объемлющего всю жизнь различия это различие существует лишь до тех пор, пока промышленность (городская жизнь) формируется в противовес землевладению (феодальной дворянской жизни) и носит еще в самой себе феодальный характер своего антипода и форме монополии, цеха, гильдии, корпорации и т.д., когда труд еще имеет по видимости общественное значение, значение действительной общности, когда он еще не дошел до безразличного отношения к своему содержанию и до полной обособленности, т.е. до абстракции от всякого другого бытия, а следовательно, и до получившего свободу действий капитала.

[XLII] Но необходимым развитием труда является получившая свободу действий и в качестве таковой самостоятельно конституирующаяся промышленность и получивший свободу действий капитал. Власть промышленности над противостоящим ей землевладением сказывается тотчас же в возникновении земледелия как подлинно промышленной деятельности, тогда как раньше землевладелец предоставлял главную работу земле и рабу этой земли, при посредстве которого земля возделывалась. С превращением раба в свободного рабочего, т.е. в наемника, землевладелец, по сути дела, превратился в промышленника, в капиталиста, и это превращение происходит на первых порах через посредствующее звено – арендатора. Но арендатор есть представитель земельного собственника, его раскрывшаяся тайна; только благодаря арендатору земельный собственник обладает экономическим бытием, существует как частный собственник, ибо земельная рента с его земли получается лишь благодаря конкуренции арендаторов. Таким образом, в лице арендатора землевладелец в сущности уже превратился в обыкновенного капиталиста. И это превращение должно совершиться также и в действительности: занимающийся земледелием капиталист, арендатор, должен стать земельным собственником, или наоборот. Промышленные махинации арендатора суть промышленные махинации земельного собственника, потому что бытие первого обусловливает бытие второго.

Но вот они вспоминают о споем противоположном возникновении, о своем происхождении, и тогда получается, что земельный собственник видит в капиталисте своего зазнавшегося, получившего свободу действий и обогатившегося вчерашнего раба и усматривает с его стороны угрозу себе как капиталисту, а капиталист видит в земельном собственнике праздного, жестокого и эгоистичного вчерашнего сеньора; он знает, что земельный собственник наносит ему, как капиталисту, ущерб, хотя и обязан промышленности всем своим теперешним общественным значением, своим имуществом и своим наслаждением; капиталист видит в земельной собственности нечто прямо противоположное свободной промышленности и свободному, не зависящему от какого бы то ни было природного определения капиталу. Это подчеркивание противоположности между капиталом и земельной собственностью носит в высшей степени ожесточенный характер, и обе стороны говорят друг другу правду. Стоит только почитать нападки недвижимой собственности на движимую и наоборот, чтобы составить себе наглядное представление о гнусности как той, так и другой. Земельный собственник щеголяет дворянским происхождением своей собственности, своим феодальным прошлым, своими реминисценциями, поэтическими воспоминаниями, своей экзальтированностью, своим политическим значением и т.д., а если он выражается на языке политической экономии, то он говорит: производительно только земледелие. Вместе с тем он изображает своего противника хитрым мошенником, маклером-надувателем, продажным корыстолюбцем; мятежным, бессердечным и бездушным, чуждым общественному духу, запросто торгующим интересами общества спекулянтом, ростовщиком, сводником, холопом, ловким льстецом, расчетливым денежным плутом, порождающим, вскармливающим, раздувающим конкуренцию и, следовательно, пауперизм и преступления, вызывающим распад всех социальных уз; бесчестным, беспринципным, без поэзии, субстанции, не имеющим ничего за душой (см. среди других физиократа Бергасса, которого бичевал уже Камилль Демулен в своем журнале "Revolutions de France et de Brabant"; см. фон Финке, Ланцицолле, Галлера, Лео,* Козегартена, а также Сисмонди). Движимая собственность в свою очередь козыряет чудесами промышленности и движения, она – детище новейшего времени и его законнорожденная дочь; она высказывает сожаление по поводу своего противника как не понимающего своей сущности (и это – совершенно верно) тупицы, который на место морального капитала и свободного труда хочет водворить грубое антиморальное насилие и крепостничество. Она изображает его Дон-Кихотом, который под маской прямоты, честности, служения общественному интересу, постоянства прячет неспособность к движению, своекорыстную жажду наслаждений, себялюбие, узость интересов, злонамеренность; она объявляет его продувным монополистом; его реминисценции, его поэзию, его экзальтированность она заглушает историческим и саркастическим перечислением гнусностей, жестокостей, мотовства, проституции, бесчестия, анархии, мятежей, питомниками которых были романтические замки.

* Ссылаясь на г-на Лео, напыщенный старогегельянский теолог Функе рассказывает со слезами на глазах, как при отмене крепостничества один раб отказался не быть больше дворянской собственностью. См. также "Патриотические фантазии" Юстуса Мёзера, которые отличаются тем, что они ни на минуту не выходят за пределы ограниченного, мещанского, "доморощенного", обычного горизонта добропорядочного филистера и тем не менее представляют собой чистейшей воды фантазии. Это противоречие и сделало их столь привлекательными для немецкого духа.

[XLIII] Это она, мол, добыла пароду политическую свободу, она разбила оковы гражданского общества, связала воедино миры, создала гуманную торговлю, чистую мораль, галантную образованность; на место грубых потребностей она породила в народе цивилизованные потребности и дала средства для их удовлетворения, тогда как земельный собственник, этот праздный и только мешающий делу хлебный ростовщик, удорожает для народа самые необходимые средства к жизни, тем самым вынуждая капиталиста повышать заработную плату без возможности увеличения производительной силы; тем самым земельный собственник препятствует росту годового дохода нации, препятствует накоплению капиталов и, следовательно, сокращает возможность предоставления народу работы, а стране богатства; в конечном счете земельный собственник совершенно уничтожает эту возможность, ведет дело к всеобщему упадку и ростовщически эксплуатирует все выгоды современной цивилизации, ничего для нее не делая и даже не отказываясь от своих феодальных предрассудков. И, наконец, пусть взглянет он только на своего арендатора – он, для которого землевладение и сама земля существуют лишь в качестве дарованного ему источника денег, – и пусть скажет, не является ли он лицемерным, начиненным фантазиями, хитрым плутом, который в глубине своего сердца и в действительности уже давным-давно принадлежит свободной промышленности и милой торговле, как бы он этому ни противился и сколько бы он ни болтал об исторических воспоминаниях, о нравственных и политических целях. Все, что он действительно приводит в свою пользу, справедливо лишь в применении к земледельцу (капиталисту и батраку), а ведь земельный собственник им скорее враг; он аргументирует, следовательно, против самого себя. Без капитала, – указывают представители этого последнего, – земельная собственность есть мертвая, лишенная ценности материя. Цивилизирующая победа капитала заключается, мол, как раз в том, что вместо мертвой вещи он открыл и вызвал к жизни человеческий труд как источник богатства (см. Поля Луи Курье, Сен-Симона, Ганиля, Рикардо, Милля, Мак-Куллоха, Дестюта де Траси и Мишеля Шевалье).

Из действительного хода развития (вставить сюда) с необходимостью вытекает победа капиталиста, т.е. развитой частной собственности над неразвитой, половинчатой частной собственностью, т.е. над земельным собственником, подобно тому как уже и вообще движение должно одержать победу над неподвижностью, открытая, сознающая себя подлость – над подлостью скрытой и бессознательной, стяжательство – над жаждой наслаждений, откровенно безудержный, изворотливый эгоизм просвещения – над местным, осмотрительным, простоватым, ленивым и фантастическим эгоизмом суеверия, деньги – над иными формами частной собственности.

Те государства, которые почуяли опасность завершенной свободной промышленности, завершенной чистой морали и завершенной человеколюбивой торговли, пытаются – но совершенно безрезультатно – задержать капитализацию земельной собственности.

Земельная собственность, в отличие от капитала, есть такая частная собственность, такой капитал, который еще обременен местными и политическими предрассудками, такой капитал, который еще не вполне пришел к самому себе из своей переплетенности с окружающим миром, капитал еще незавершенный. В процессе своего всемирного развития он должен достичь своего абстрактного, т.е. чистого выражения.

Отношение частной собственности – это труд, капитал и их взаимоотношение. Движение, которое должны проделать члены этого отношения, таково:

Во-первых – непосредственное или опосредствованное единство обоих.

Вначале капитал и труд еще объединены; затем они хотя и разъединены и отчуждены, но обоюдно поднимают и стимулируют друг друга как положительные условия.

[Во-вторых] – противоположность обоих по отношению друг к другу. Они исключают друг друга; рабочий видит в капиталисте (и обратно) свое собственное небытие; каждый из них стремится отнять у другого его существование.

[В-третьих] – противоположность каждого по отношению к самому себе. Капитал = накопленному труду = труду. В качестве такового он распадается на самого себя и на свои проценты, а последние в свою очередь распадаются на проценты и прибыль. Полное принесение капиталиста в жертву. Он скатывается в рабочий класс, подобно тому как рабочий – однако лишь в виде исключения – становится капиталистом. Труд как момент капитала, как его издержки. Следовательно, заработная плата – жертва, приносимая капиталом.

Труд распадается на самого себя и заработную плату. Сам рабочий есть капитал, товар.

Враждебная взаимная противоположность. [XLIII]