Кейнс Загальна теорія зайнятості, проценту і грошей

категорий сбережения и инвестирования: дальнейший анализ

I

В предшествующей главе сбережения и инвестиции были определены так, что

по своей величине они должны были совпадать, поскольку с точки зрения всего

общества они представляют собой просто различные стороны одного и того же

явления. Некоторые современные авторы дают, однако, такие специфические

определения этих терминов, при которых сбережения и инвестиции не

обязательно оказываются равными между собой (это относится также и к моей

работе "Трактат о деньгах"). В то же время другие авторы, не предпослав

своим рассуждениям каких-либо определений, просто исходят из предположения,

что сбережения и инвестиции могут не совпадать между собой. Поэтому для

того, чтобы установить отношение между тем, что было сказано выше, и другими

суждениями об этих терминах, полезно будет рассмотреть некоторые из наиболее

часто встречающихся вариантов использования указанных терминов.



Насколько я знаю, никто не спорит против понимания сбережения как

превышения дохода над тем, что затрачено на потребление. Понимать под этим

термином что-нибудь другое, конечно, не имело бы смысла: это просто вело бы

к путанице. Нет также большого расхождения во взглядах насчет того, что

понимать под расходом на потребление. Таким образом, различия возникают либо

в определении инвестиций, либо в определении дохода.

II

Начнем с инвестиций. При обычном словоупотреблении под этим понимают

покупку одним лицом или корпорацией какого-либо имущества, старого или

нового. Иногда этот термин ограничивают покупкой ценных бумаг на фондовой

бирже. Но можно также говорить об инвестициях при покупке, например, дома

или машины, а также при накоплении запасов готовой продукции или

незавершенного производства. Вообще говоря, новые инвестиции в отличие от

реинвестиций означают покупку капитального имущества всякого рода за счет

дохода. Если мы считаем продажу этого имущества отрицательными инвестициями,

иначе говоря, дезинвестициями, то мое определение вполне согласуется с

обычным словоупотреблением, поскольку операции с объектами прежних

инвестиций (иначе говоря, перепродажа этого имущества) взаимно "погашаются".

Мы должны, понятно, сделать поправку на заключение займов и погашение долгов

(включая изменения в объеме кредита или размерах денежного обращения). Но,

поскольку для общества в целом увеличение или уменьшение общей суммы

денежных обязательств, принадлежащих кредиторам, всегда точно соответствует

изменению совокупной задолженности заемщиков, эти величины также взаимно

погашаются, когда мы рассматриваем общие размеры инвестиций. Таким образом,

если предположить, что доход в обычном смысле слова соответствует тому, что

в этой книге названо чистым доходом, то совокупные инвестиции в

общеупотребительном смысле слова совпадают с моим определением чистых

инвестиций, т. е. увеличения чистой ценности всех видов капитального

имущества - увеличения, исключающего те изменения в ценности СТарого

капитального имущества, которые уже были приняты во внимание при исчислении

чистого дохода.

Поэтому инвестиции, определенные таким образом, включают всякий прирост

ценности капитального имущества независимо от того, состоит ли последнее из

основного, оборотного или ликвидного капитала. Другие определения инвестиций

(если отвлечься от вопроса о различиях между инвестициями и чистыми

инвестициями) отличаются главным образом тем, что не включают какую-либо

(или какие-либо) из перечисленных категорий капитала.

Например, Хоутри, который придает особое значение изменениям в размерах

ликвидного капитала, т. е. непреднамеренным увеличениям (или уменьшениям)

запаса непроданных товаров, предложил в качестве возможного варианта

определение инвестиций, которое не включает изменения этого рода. В таком

случае излишек сбережений над инвестициями соответствовал бы

непреднамеренному увеличению запаса непроданных товаров, т. е. увеличению

ликвидного капитала. Однако Хоутри не убедил меня в том, что следует

подчеркивать значение именно этого фактора. При такой постановке вопроса,

как у него, ударение делается на изменениях, которые невозможно было заранее

предвидеть, в отличие от тех, которые - правильно или нет - рассчитываются

заранее. Хоутри считает, что ежедневные решения предпринимателей об

изменении размеров их продукции по сравнению с предшествующим днем зависят

от движения запасов непроданных товаров. Конечно, когда речь идет о

производстве потребительских товаров, указанный фактор играет важную роль в

решениях предпринимателей. Но я не вижу основания исключать влияние и других

факторов на их решения; поэтому я предпочитаю подчеркивать общее изменение

эффективного спроса, а не только ту часть изменений, которая отражается в

увеличении или уменьшении не проданных за предшествующий период запасов. Что

же касается основного капитала, то увеличение или уменьшение неиспользуемых

производственных мощностей оказывает на решения о размерах производства

такое же влияние, как увеличение или уменьшение нераспроданных запасов, и я

не вижу, как при помощи метода, предлагаемого Хоутри, можно учесть

воздействия этого по меньшей мере столь же важного фактора.

Термины "формирование капитала" и "потребление капитала", которые

употреблялись представителями австрийской школы экономистов, по всей

вероятности, не совпадают ни с понятиями "инвестиции" и "дезинвестиции", ни

с понятиями "чистые инвестиции" и "чистые дезинвестиции", как они были

определены выше. В частности, о потреблении капитала говорят в тех случаях,

когда совершенно явно отсутствует уменьшение чистой ценности капитального

имущества, как оно было определено выше. Мне, однако, не удалось найти

ссылку на какой-либо источник, в котором значение этих терминов было бы

четко объяснено. Утверждение, согласно которому, например, формирование

капитала происходит там, где имеет место удлинение периода производства, не

очень способствует выяснению вопроса.

Ill

Мы подходим теперь к вопросу о расхождениях между сбережением и

инвестированием, которые вытекают из специфических определений дохода и,

следовательно, превышения дохода над потреблением. Примером может служить

использование этих терминов в моей книге "Трактат о деньгах". Как я уже

объяснил выше (на с. 49-50), определение дохода, которое я тогда давал,

существенно отличается от определения, приводимого в данной работе,

поскольку доходом предпринимателей я считал не те прибыли, которые они

фактически получали, а их "нормальные" (с определенной точки зрения)

прибыли. Поэтому, говоря о превышении сбережений над инвестициями, я

подразумевал ситуацию, возникающую при таких размерах производства, когда

прибыль, которую предпринимателям приносит принадлежащее им капитальное

оборудование, оказывается ниже нормальной. А в тех случаях, когда речь шла

об увеличившемся превышении сбережений над инвестициями, я имел в виду

положение, когда фактически реализуемая сумма прибыли настолько сокращается,

что предприниматели под влиянием этого уменьшают объем производства.

Теперь я полагаю, что уровень занятости (а следовательно, и размеры

производства и реального дохода) устанавливается предпринимателем под

влиянием стремления довести до максимума его нынешнюю и будущую прибыль

(учет издержек использования при этом определяется выбором такого варианта

использования оборудования, который мог бы обеспечить ему максимальный доход

в течение всего срока службы этого оборудования). Уровень же занятости, при

котором прибыль предпринимателя окажется максимальной. зависит от функции

совокупного спроса, определяемой в свою очередь тем, как он расценивает

перспективы выручки, складывающиеся при различных возможных соотношениях

между потреблением и инвестициями. В моем "Трактате о деньгах" понятие

изменении в размерах превышения инвестиций над сбережениями (как они там

определены) служило для описания изменений в размерах прибыли, хотя в той

книге я еще не проводил четкого различия между ожидаемой и фактической

прибылью (43) . Я доказывал, что изменения в величине превышения инвестиций

над сбережениями выступают в качестве движущей силы, определяющей переход к

новому уровню производства. Таким образом, хотя приводимая в этой книге

аргументация и является (как я теперь думаю) гораздо более точной и четкой,

по существу, она может считаться просто развитием ранее высказывавшихся

взглядов. Если изложить эту новую аргументацию на языке моего "Трактата о

деньгах", то она выглядела бы следующим образом: ожидания роста превышения

инвестиций над сбережениями при прежнем уровне занятости и производства

породят у предпринимателей заинтересованность в повышении занятости и

увеличении выпуска продукции. Смысл как моих прежних, так и теперешних

рассуждений заключается в следующем: я пытался доказать, что объем занятости

определяется оценками эффективного спроса со стороны предпринимателей, а

предполагаемое увеличение инвестиций по отношению к сбережениям, как оно

было-определено в "Трактате о деньгах", служит критерием увеличения

эффективного спроса. Но изложение этих проблем в моем "Трактате о деньгах"

было, конечно, довольно путаным и неполным по сравнению с предлагаемым здесь

дальнейшим развитием вопроса.

Д. Х. Робертсон определяет сегодняшний доход как сумму вчерашнего

потребления и инвестиций, так что сегодняшние сбережения в соответствии с

этими определениями равны вчерашним инвестициям плюс превышение вчерашнего

потребления над сегодняшним. При таком подходе выясняется, что сбережения

могут превысить инвестиции, причем размеры превышения сбережений над

инвестициями будут равны разности между вчерашним доходом (в моем понимании)

и сегодняшним доходом. Следовательно, когда Робертсон пишет о существовании

превышения сбережений над инвестициями, он имеет в виду буквально то же

самое, что и я, когда говорю, что доход падает; превышение сбережений в его

системе определений совершенно тождественно Уменьшению дохода в моем

понимании. Если текущие предположения действительно всегда определяются

достигнутыми в прошлом результатами хозяйственной деятельности, то

складывающийся на сегодняшний день эффективный спpoc был бы равен вчерашнему

доходу. В таком случае метод Робертсона можно было бы считать альтернативным

подходом (точнее было бы, вероятно, назвать его первым приближением): ведь,

по существу, он пытается сформулировать то же жизненно важное с точки зрения

причинно-следственного анализа разграничение, которое старался провести я,

подчеркивая разницу между эффективным спросом и доходом (44) .

IV

Мы переходим теперь к гораздо менее ясным идеям, ассоциирующимся с таким

понятием, как "вынужденные сбережения". Скрывается ли за этим термином

какое-нибудь определенное содержание? В моем "Трактате о деньгах" (45) я уже

рассматривал некоторые более ранние случаи употребления этого термина; там

отмечалось, в частности, что понятие "вынужденные сбережения",

использовавшееся рядом авторов, в чем-то сходно с разностью между

инвестициями и "сбережениями" (в прежнем определении последнего термина,

дававшемся в работе "Трактат о деньгах"). Теперь, однако, я уже не уверен в

том, что действительно между этими понятиями обнаруживается столь большое

сходство, как я тогда полагал. Во всяком случае, теперь я уверен в том, что

"вынужденное сбережение" и аналогичные термины, употреблявшиеся в самое

последнее время (например, проф. Хайеком и проф. Робинсоном), не находятся в

прямой связи с разностью между инвестициями и "сбережением" в том смысле,

какое я придавал этим понятиям в моем "Трактате о деньгах". И хотя

упоминавшиеся авторы не разъяснили точного значения, в котором они

употребляли этот термин, ясно, что "вынужденное сбережение" в их понимании -

явление, непосредственно проистекающее из изменений в количестве денег или

объеме банковского кредита и измеряемое указанными величинами.

Совершенно очевидно, что изменения размеров производства и уровня

занятости должны привести к изменениям велечны дохода, измеряемого в

единицах заработной платы, а изменение единицы заработной платы вызовет не

только перераспределение дохода между должниками и кредиторами, но и

изменение общей суммы денежного дохода. Ясно, наконец, что в каждом из этих

случаев станет (или по крайней мере может стать) иной и общая сумма

сбережений. Иначе говоря, поскольку переход к иной массе обращающихся денег,

оказывая влияние на норму процента, может вызвать изменения в совокупной

величине дохода и его распределении (мы покажем это позднее), такие процессы

могут косвенным образом повлечь за собой изменения в сумме сбережений. Но

такие изменения соответствуют смыслу термина "вынужденные сбережения" ничуть

не больше, чем любые другие изменения в общей сумме сбережений под влиянием

других обстоятельств. При этом мы не в состоянии провести границу между

обоими видами сбережений до тех пор, пока не установим, какую же сумму

сбережений при данных условиях следует считать нормальной или "стандартной".

Более того, масштабы увеличения или уменьшения общей суммы сбережений,

вызываемых данным изменением массы обращающихся денег, как мы увидим далее,

отнюдь не постоянны; соотношение, складывающееся между этими величинами, в

высшей степени изменчиво и зависит от многих других факторов.

Таким образом, термин "вынужденное сбережение" остается лишенным смысла

до тех пор, пока мы не выберем некоторую "стандартную" норму сбережения.

Если мы примем (и это может быть вполне целесообразно) в качестве "нормы"

размер сбережений, соответствующий устойчивому состоянию полной занятости,

то наше определение будет иметь следующий вид: "вынужденное сбережение есть

превышение действительных сбережений над тем, что сберегалось бы, если бы в

состоянии длительного равновесия существо-вала полная занятость". Такую

формулировку можно считать достаточно определенной; но все дело в том, что

определяемые таким образом избыточные вынужденные сбережения представляют

собой редкое и очень неустойчивое явление, и, напротив, вынужденный

недостаток сбережений соответствует обычному положению вещей.

В интересных "Заметках о развитии доктрины вынужденного сбережения" проф.

Хайека (46) показано, что именно в этом и состояло первоначальное значение

термина. Понятие "вынужденное сбережение", или "вынужденная бережливость",

было впервые введено Бентамом; при этом он определенно указывал, что имеет в

виду последствия увеличения массы обращающихся денег (в сравнении с

количеством товаров, продаваемых за деньги) в условиях, когда "все рабочие

руки заняты, и заняты наиболее выгодным образом" (47) . При таких

обстоятельствах, как указывал Бентам, реальный доход не может быть увеличен,

и, следовательно, добавочные инвестиция, предпринимаемые в связи с переходом

к новому состоянию, предполагают вынужденную бережливость "за счет

национального комфорта и национальной справедливости". Все авторы, писавшие

об этом в XIX в., фактически имели в виду то же самое. Но попытки

распространить это совершенно ясное понятие на ситуации, в которых не

достигнут уровень полной занятости, неизбежно наталкиваются на ряд

трудностей. Верно, конечно, что (вследствие убывающей доходности при

увеличении числа занятых рабочих и служащих, использующих данный объем

капитального оборудования) любое увеличение занятости предполагает некоторые

жертвы, выражающиеся в сокращении реального дохода тех, кто уже раньше был

занят. Однако попытку отнести эти потери за счет увеличения инвестиций,

которым может сопровождаться увеличение занятости, вряд ли стоит считать

плодотворной. Во всяком случае, мне не приходилось встречать каких-либо

высказываний современных авторов, занимавшихся проблемой "вынужденного

сбережения", в которых указанное понятие распространялось бы на условия,

когда занятость возрастает. Они, по-видимому, обычно упускают из виду, что

распространение введенного Бентамом понятия вынужденной бережливости на

ситуацию, в которой не достигнут уровень полной занятости, требует по

крайней мере специальных объяснений или оговорок.

V

Широко распространенное представление о том, будто сбережения и

инвестиции, определенные в прямом соответствии со смыслом этих слов, могут

различаться между собой по величине, объясняется, как я думаю, "оптической

иллюзией", возникающей вследствие того, что отношения между индивидуальным

вкладчиком и банком, где помещен его вклад, носят по внешней видимости

односторонний характер, тогда как на самом деле такие отношения являются

двусторонними. Предполагается, что вкладчик и его банк могут каким-то

образом сговориться между собой о проведении операции, в результате которой

сбережения в банковской системе просто исчезли бы (иначе говоря, они

оказались бы вовсе утраченными с точки зрения инвестирования), или,

напротив, что банковская система в состоянии создать такие возможности

инвестирования, которым не соответствуют никакие сбережения. Но ведь никто

не может сберечь, не приобретая при этом активов в какой-либо форме, будь то

наличные деньги, долговые обязательства или капитальные блага; никто не

может так же приобрести имущества, которым бы он раньше не владел, если

только имущество равной стоимости не окажется вновь произведенным либо же

если кто-нибудь другой не расстанется с имуществом той же ценности, которым

он располагал раньше. В первом случае сбережению соответствуют новые

инвестиции; во втором случае кто-то другой должен сократить свои сбережения

на равную сумму. Ведь в последнем случае соответствующее уменьшение

богатства должно быть вызвано такими размерами потребления, которые

превышают доход, а не списанием по счету капитала, отражающим изменение

ценности капитальных имуществ, потому что в данном случае он вовсе не

сталкивается с какими-либо потерями в ценности того имущества, которое он

раньше имел. Сумма, которую он получает, в точности соответствует текущей

ценности его имущества, и тем не менее владельцу имущества не удается

полностью сохранить указанную сумму в форме какого-либо богатства, иными

словами, отсюда следует, что его текущее потребление превысило размеры

текущего дохода. Если же с каким-либо имуществом расстаются банки, значит,

кто-то должен расстаться с частью своих наличных денег. Отсюда следует, что

совокупное сбережение индивидуума, о котором идет речь, и всех других,

вместе взятых, неизбежно должно быть равным текущим новым инвестициям.

Представления, согласно которым создание кредита банковской системой

делает возможным инвестиции, которым не соответствует "никакое подлинное

сбережение", возникают лишь в результате искусственного выделения одного из

последствий увеличения банковского кредита и игнорирования всех остальных

результатов этого процесса. Действительно, допустим, что в дополнение к уже

существующим кредитам предприниматель сможет получить от банка новую ссуду и

это позволит ему произвести дополнительные текущие инвестиции, для которых

иначе у него не хватило бы денег; в таком случае неизбежно возрастут доходы,

причем последние, как правило, увеличиваются на .сумму, большую, чем

величина добавочных инвестиций. В подобной ситуации (если отвлечься от

случая, характеризующегося полной занятостью) будет иметь место увеличение

не только денежного, но и реального дохода. В таком случае населению будет

предоставлен "свободный выбор", как распределить этот прирост дохода между

сбережением и расходами; и невозможно представить, чтобы предприниматель,

который брал взаймы деньги с намерением увеличить инвестиции, смог в

действительности расширять их более быстрым темпом, чем население

увеличивает свои сбережения (если отвлечься от ситуации, когда его

инвестиции лишь замещают инвестиции, которые были бы иначе сделаны другими

предпринимателями). Дополнительные сбережения, возникающие в результате

таких решений, носят ничуть не менее "подлинный" характер, чем любые другие

сбережения. Разумеется, никого нельзя заставить держать дополнительные

средства, соответствующие новому банковскому кредиту, в форме наличных

денег, если только он сам по своему усмотрению не предпочтет хранить именно

деньги, а не богатство в другой форме. И все же занятость, доходы и цены не

могут не измениться таким образом, чтобы в новой ситуации кто-либо не

предпочел держать дополнительную сумму денег. Неожиданное увеличение

инвестиций в той или иной сфере может, конечно, привести к возникновению

необычных пропорций в формировании совокупных сбережений и инвестиций (хотя

подобные отклонения не могли бы иметь места, если бы эти инвестиции были

предусмотрены заранее). Верно также и то, что предоставление банковского

кредита приводит в действие три тенденции: 1) расширяются размеры

производства; 2) увеличивается ценность предельного продукта, выраженная в

единицах заработной платы (этот процесс в условиях снижения доходности

всегда сопровождает увеличение выпуска продукции), и 3) повышается единица

заработной платы, выраженная в деньгах (обычный спутник увеличения

занятости). Эти тенденции, конечно, могут повлиять на распределение

реального дохода между различными группами населения. Но эти тенденции

присущи росту продукции как таковому, и они проявились бы в такой же мере и

в случае, если бы рассматривавшееся расширение производства было вызвано не

увеличением банковского кредита, а какими-либо другими факторами. Устранить

их можно только при условии, что мы исключим любые действия, способные

вызвать повышение уровня занятости. Многое из вышесказанного, однако,

предвосхищает результаты дальнейшего исследования.

Таким образом, хотя "старомодные" утверждения, согласно которым

сбережение всегда влечет за собой инвестирование, нельзя признать правильно

сформулированными и достаточно полными, тем не менее с формальной точки

зрения они все же оказываются более правильными, чем новоиспеченные

концепции, согласно которым возможны сбережения без инвестиций или

инвестиции без "подлинных" сбережений.

Ошибка вытекает из правдоподобного на первый взгляд предположения, будто

рост сбережений отдельного лица означает увеличение совокупных инвестиций на

равную сумму. Когда индивидуум сберегает, он действительно увеличивает свое

собственное богатство. Но нельзя делать отсюда вывод, что он увеличивает и

совокупное богатство, ибо возможно, что данный акт индивидуального

сбережения окажет влияние на размеры сбережений у других лиц, а

следовательно, и на размеры богатства кого-либо другого.

Сбережения каждого индивидуума определяются его "свободным решением"

воздержаться от расходования той или иной суммы независимо от того, что он

или другие захотят инвестировать, и тем не менее общая величина сбережений

оказывается равна общей сумме инвестиций; это объясняется тем, что

сбережение, подобное расходованию, есть двусторонний акт. И хотя сумма,

которую тот или иной человек сберегает, едва ли может оказать сколько-нибудь

заметное влияние на его собственный доход, но воздействие его

потребительских расходов на доходы других исключает возможность того, чтобы

все одновременно сберегали ту или иную заранее заданную сумму денег. Всякая

подобная попытка одновременного сбережения посредством сокращения

потребления так повлияла бы на доходы, что она неизбежно вызвала бы к жизни

противодействующие факторы. Столь же невозможно для общества в целом,

разумеется, и сберечь меньше суммы текущих инвестиций, поскольку всякая

попытка такого рода неизбежно привела бы к росту доходов до уровня, при

котором суммы, которые отдельные лица предпочитают сберечь, увеличились бы

на величину, как раз равную сумме инвестиций.

Все это весьма сходно с тем, как согласуется свобода каждого индивидуума

менять, когда бы он этого ни пожелал, размеры находящейся у него на руках

суммы денег с необходимостью равенства между всей суммой денег, которую

составляют индивидуальные остатки, и общей суммой наличности, созданной

банковской системой. В последнем случае равенство создается тем, что сумма

денег, которую люди предпочитают хранить у себя, определенным образом

связана с их доходами или с ценами товаров, а особенно с устанавливающимся

курсом ценных бумаг, покупка которых выступает в качестве естественной

альтернативы хранению наличных денег. Таким образом, доходы и цены указанных

товаров неизбежно будут меняться до тех пор, пока совокупная сумма денег,

которую отдельные индивидуумы предпочитают держать при установившемся новом

уровне доходов и цен, не сравняется с суммой денег, созданной банковской

системой. В этом и состоит основное положение денежной теории.

Оба эти положения попросту вытекают из того, что не может быть покупателя

без продавца или продавца без покупателя. И хотя отдельный участник

экономического процесса, у которого масштабы операций малы по отношению к

рынку в целом, может спокойно пренебречь тем обстоятельством, что спрос

всегда носит не односторонний, а двусторонний характер, тем не менее было бы

нелепо пренебрегать этим, когда речь идет о совокупном спросе. В этом

коренная разница между теорией экономического поведения совокупности людей и

теорией поведения отдельного участника экономической жизни, ибо только в

последнем случае мы можем полагать, что изменения спроса индивидуума не

влияют на его собственный доход.